Миша бил себя в грудь, иногда впадая в свой характерный бред. И знаете, он был такой убедительный, что все ему поверили. И никто не вышел из автобуса. Потому что просто некуда было.
Начался мелкий дождик, и наш Летучий Голландец приехал назад на автовокзал, и мы там стали ждать хоть кого-нибудь, кто может нам показать, как выехать на трассу. Батюшка стал молиться, чтоб Всевышний послал нам кого-нибудь. Всевышний услышал и послал тех, кто был сейчас не занят сном, работой, любовью, воровством, разбоем… Он послал цыганский табор. Шумные горластые цыгане стали ломиться к нам в салон, бить в дверь ногами, стучать в окна.
Миша испугался, громко запел:
– В Ватикане прошел мелкий дожжи-ик… – и рывком снялся с места.
Страх вывез нас на главную киевскую трассу. Все успокоились и снова задремали. Но счастье наше длилось недолго. Голландец стал замедлять ход. Муж мой раздражительный Аркадий Кузьмич начал ворчать:
– Все из-за тебя! Из-за тебя!
А я ему ответила, что надо было в автобус подсадить какую-нибудь цыганку, Шмель Мохнатую. Тогда бы ему было все равно, куда ехать, с ее юбками и плясками.
Наш спор прервал Миша. Он остановил автобус и опять обратился к пассажирам: мол, граждане, нет ли среди вас водителей с хорошим зрением, потому что он не успевает знаки читать, из-за тумана, и не привык он еще к автобусу, и надо еще следить, чтобы дорожная инспекция нас не сцапала. Ну, конечно, в кабину штурманом пошел муж мой глазастый Аркадий Кузьмич. Он стал громко читать все знаки.
А туман становился все гуще. И уже не видно было ни зги. И становилось страшно. По этому поводу запаниковал батюшка. Судя по всему, он вот-вот собирался объявить общеавтобусный молебен.
Аркаша командовал Мише:
– Семьдесят километров ограничение! Сплошная осевая! Обгон запрещен! Крутой поворот! Населенный пункт!
Миша на каждую Аркашину команду тихо бредил. И тут Аркадий Кузьмич, муж мой решительный, скомандовал:
– Идем по осевой! Лево руля!
Миша повернул. Аркадий опять скомандовал:
– Лево руля!
Миша снова повернул.
Аркашку как заклинило:
– Лево руля! Лево руля! Лево руля! Лево руля!
Миша все поворачивал и поворачивал. Все насторожились, Миша громко запел:
– Туман я-а-ром! Ту-уман долыною!..
И тут муж мой догадливый Аркадий Кузьмич хорошо присмотрелся и понял, что мы, оказывается, уже пятый раз объезжаем по кольцу стеклянную будку ГИБДД. Мирно катаемся по кругу, словно мотыльки вокруг огня.
Мы все вывалились из автобуса и через стекло увидели, как два озябших сержанта едят что-то горячее из сковородки, запивая чем-то из чашек. И так аппетитно, что мы все, глядящие снизу на эту уютную картину, захотели есть и в тепло, и если не домой, то хотя бы к этим уютно сидящим милиционерам.
Миша нырнул в туман, побегал по кольцу, почитал знаки, потер руки, загнал нас всех обратно по местам, – и мы опять вздохнули облегченно. Поехали.
Спокойно прошли полчаса. Снова наш Голландец встал как вкопанный.
– Бензин! – констатировал Миша и отчаянно забредил.
И муж мой находчивый Аркадий Кузьмич понял, что, если не возьмет ситуацию в свои руки, мы домой не доедем. А будем скитаться по дорогам страны в своем Летучем Голландце, то там, то тут таинственно появляясь и исчезая. Одежда наша обветшает и оборвется. Илюша подрастет. И мы по очереди будем обучать его в дороге. Кто чему сможет. Я – английскому и музыкальной грамоте, батюшка – слову Божьему, Аркадий Кузьмич, муж мой талантливый, – математике, изобразительному искусству и начальной военной подготовке.
– Так, – сказал командным голосом муж мой инициативный Аркадий Кузьмич, – у тебя канистры есть?
Миша кивнул и выдал нам десять канистр, чтобы взять бензин на сейчас и на потом. И во главе с мужем моим бесстрашным Аркадием Кузьмичом мы – батюшка, матушка, я, сладкая парочка, молодушки и дядька криминального вида – выступили глубокой ночью на тропу охоты за бензином. У каждого в руке была пустая канистра. Мы шли организованно, колонной по одному, строго в затылок, в поисках обещанной дорожным знаком заправки. Миша и Большая Медведица со спящим Илюшей остались стеречь автобус.
Живописная группа из Летучего Голландца так потрясла сонного заправщика, что он еще долго стоял и глядел нам вслед, когда мы бесшумно и собранно уходили в непроглядную мглу один за другим с заполненными канистрами. Он смотрел нам вслед, размышляя, сон ли это, глюки ли, и не стоит ли ему с этого момента начать новую жизнь.
Канистры были тяжелые. Мы останавливались отдыхать. И на одном из привалов студенты – сладкая парочка, о чем-то пошептавшись, объявили нам, что так в нормальной жизни не бывает, что, скорее всего, в нашей поездке замешано телевидение и это все – реалити-шоу. Все загалдели – мол, и правда, давайте проверим, поищем камеры. Их обычно цепляют на окна и под крышу…
Когда мы вернулись к автобусу и когда Миша, распевая песню про девочку-сиротку, заправил бак, муж мой предприимчивый Аркадий Кузьмич, перемигнувшись со всеми, кто в походе за бензином принимал участие, сказал Мише как бы невзначай, что вот, уронил, понимаешь, ключ от дома, теперь найти не могу. Включи, Миша, свет. Ничего не подозревавший Миша ополоумел, когда увидел, как все пассажиры ретиво кинулись искать Аркашин ключ, но не на полу, как ожидал включивший в салоне свет Миша, а на окнах, панелях и на потолке, тщательно ощупывая обшивку автобуса. Нет. Камер реалити-шоу не было нигде, и мы двинулись дальше.
Несколько часов ехали совсем без приключений. Правда, в ожидании оных никто, кроме маленького Илюши, не спал. Томительная тягостная тишина обещала что-то неприятное.
Первой не выдержала Большая Медведица. Она вдруг заголосила, что все поняла: нас всех выкрали, нас везут в рабство, нас закроют в подвале, и мы будем делать подпольную водку, и у нас заберут паспорта! А у нее ребенок, ангел Илюша! И надо звонить в милицию! У кого есть мобильный телефон?!
Мобильные телефоны были почти у всех. Мы схватились за них, как ковбои за кольты.
Больше всех этой истерики Большой Медведицы испугался криминальный мужичок. Он тоже заверещал-забился, что он, Бабученко Николай Петрович, не для того выходил на свободу с чистой совестью, чтоб опять попасть в тюрьму. И Большая Медведица так горько расплакалась, как будто плакала последний раз в жизни.
И, уставшие, уморившиеся, отупевшие, мы уже не знали, кого и чего нам бояться – то ли водителя мусоровоза Мишу, то ли бывшего уголовника Бабученко Николая Петровича.
– Граждане! – вскричал Миша в который раз, сверзился со своего водительского сиденья и рухнул на колени. – Половину денег вам верну, только не звоните никуда, клянусь мамой, отвезу куда надо и каждого. Слышите? Всех развезу по домам! Пощадите!
Мы пощадили Мишу и поехали дальше. Я села рядом с Большой Медведицей и шептала, что скоро-скоро… И что какой у нее замечательный мальчик. И что мы это все будем еще вспоминать и смеяться. И что будем потом всю жизнь дружить нашим автобусом. И гладила ее по большой нелепой голове и по плечу. И у меня на ладони остались чешуйки от ее блестящего наряда. Как будто Большая Медведица была рыбой. Потом я перехватила у нее спящего Илюшу. И мы с матушкой уложили его аккуратно на заднее сиденье, подложив ему под голову большой черный батюшкин плащ. Матушка перекрестила мальчика и стала следить, чтобы он во сне не перевернулся и не упал. А молодушки раздали всем печенье и яблоки. И Миша тоненько, негромко и нежно запел про пьяного мачо, который плачет. И студенты – сладкая парочка – стали подпевать.