Да, так вот Бурда.
Как же меня восхищала его спокойная, даже немного надменная уверенность и значительная царственная неторопливость. За завтраком только к нему выходил повар ресторана и подавал с поклоном овсянку, омлет и кофе, приговаривая:
– Я пооомню, авсянкэ на ваде. Ни на малаке. На ваде. Я поомню.
Приходя на завтрак раньше всех, я наблюдала в открытую на кухню дверь, как повар, завидев медленно идущих Бориса и его милую жену Ирину, торопливо натягивает парадную куртку, белоснежную, хрустящую, отглаженную, и кто-то из официантов на голову его напяливает крахмальный, торчащий вверх колпак. Затем он хватает поднос и, волнуясь, направляется к столу Бориса. Потом, довольный и уставший от волнения, он возвращается к себе на кухню, и кто-то из официантов или помощников первым делом аккуратно снимает с его головы колпак и надевает обыкновенную белую поварскую шапочку на резинке. И я не могу отделаться от назойливого желания пробурчать реплику за него, этого чудесного повара, уже ставшего моим персонажем: «Шляп’ сними? Гаварю, шляп’ сними? Да?»
Борис выступил с нами на концерте в Театре имени Сундукяна, провел встречу в университете и вдруг исчез.
– Где Борис? – спрашивали Ирину.
– Борис – в Сибири. – Жена Бориса Ирина такая же обстоятельная, серьезная и спокойная. Ее ведь спросили «Где», она и ответила где. Когда ее спросили «куда улетел», она ответила:
– Улетел в Новосибирск.
– А вы почему за ним в Сибирь не поехали?
– Может, и поеду, – пожала плечами Ира.
– Еще не декабрь, – тихонько подсказала я Ирине.
Повар ходил в своей старой куртке, растерянный, и зыркал на нас с Ириной неодобрительно, с подозрением, как будто мы связали и спрятали Бориса. Кофе и овсянку нам подавал молодой официант, ни слова не понимавший по-русски.
– Дорогой, – просила я его, – не клади сахар в кофе.
Он бежал куда-то и приносил еще одну сахарницу.
– Не нужен мне сахар, забери, – возмущалась я.
Он опять бежал и приносил два пакетика коричневого тростникового сахара.
– Слушай, ты что, меня не понимаешь? – возмутилась я, а мальчик молчал и смотрел испуганно и жалостливо. – Ты что, с гор спустился? – задала я ему (стыдно вспомнить!) идиотский вопрос, так одна наша учительница в школе иногда спрашивала тех, кто не мог ответить на уроке: «Ты что, с гор спустился?»
– Да! Да! Горы! – обрадовался мальчик и широко замахал рукой себе за спину и наверх. – Там! Карабах!
Мне стало стыдно. То есть мальчика из опасного смятенного Карабаха родственники забрали в Ереван, спокойный, иногда сонный, иногда веселый и нарядный город. С мирными площадями, музыкальными фонтанами, скверами для влюбленных, широкими проспектами. Спасли ребенка. А я тут со своим сахаром, вообще какая-то. Как та учительница прямо!
Через два дня из Новосибирска прилетел Борис. Ирина ездила встречать его в аэропорт рано утром, и к завтраку они оба появились в ресторане. Борис уставший, но, как говорится, довольный, Ира торжествующая и нежная.
– О! – обрадовались мы. – Борис из ссылки вернулся.
Повар лихорадочно за открытой дверью переодевался: сменил старую куртку на свежую выглаженную, надел колпак и горделиво, торжественно, с поклоном вынес овсянку и омлет. Сдерживая волнение и радость, опустив ресницы, он доложил:
– Я помню. Авсянкэ на ваде. Я помню.
Буквально на следующий день после приземления на армянскую землю, был назначен наш концерт в Театре имени Сундукяна. Я, например, очень переживала и нервничала, как поймут юмор моих текстов армянские зрители, для которых русский язык не родной.
– Когда же будет третий звонок? – спрашиваю я заглянувшего в гримерку администратора.
– Зачем звонок, женщина, – возмущенно и даже обиженно отвечает администратор, предполагая, что выступающие – это Борис Бурда, Роман Карцев и S., а я так, бегаю, чай подношу, башмаки чищу, сорочки глажу, гримирую и причесываю. – Зачеееем званок, слушай? Люди в Эриване сами знааают. Люди счас папююют, пакууушиют, зайдууут, начнут интересоваааться, хлоопать, тагда начнеоом. Званок, званок… – ворчит администратор. – Люди в Эриване сами знают кагда.
И действительно, через 15 минут после объявленного в афише времени весь зал стал дружно аплодировать. Попили, покушали, заинтересовались. Концерт начался.
Мои опасения оказались напрасны. Из-за аплодисментов и смеха концерт затянулся на два часа сорок минут. Люди в Эриване знают. Люди в Эриване понимают.
* * *
Что мне нравится в миссии НД, что в ее делах, встречах, концертах, конференциях и вечерах мало пафоса и официозности. Вернее, такого вообще практически нет. И все вокруг насыщено таким теплом, такой искренней радостью и доброжелательностью, что было бы глупо и смешно, даже оскорбительно раскатывать, например, красную дорожку, чтобы по ней с пресными физиономиями шли медийные лица в жутких брендовых пинджачках и тряпочках из органзы.
Это все равно что к богатому и честному армянскому застолью поднести «дефлопе с крутонами, лучшее в Москве» ©. (Кстати, я видела рецепт дефлопе. Итак, готовится оно из слонины, страусятины, буйволятины, говядины и так далее. Убийство, короче, убийство под прикрытием семечек кациуса. Но о кухне позже.)
Сейчас несколько слов о красной дорожке.
Вот вам не становится иногда неловко? Ну, стыдно за эту вот расстеленную ковровую дорожку, например, и за людей, которые с такими горделивыми и отрешенными лицами по ней идут? И за тех, кто за оградой стоит и глазеет?
Ну я еще понимаю, если перед тем, как на эту самую дорожку ступить, взять да и немножко выпить. Не для храбрости, нет! Просто чтобы идти и от стеснения все же улыбаться. Или посмеиваться. Ну, скажем, над собой.
Или вот еще – недурно ведь нести на руке не палантин, а… например, живую курицу. Дородную тепленькую симпатичную курицу-несушку. Или большую живую рыбу в пакете, чтобы хвост длинно и тяжело вываливался наружу, играя и серебрясь в свете фотовспышек. Нет, все-таки лучше курицу. Они, эти курицы-наседки, такие степенные и – что важно для церемонии открытия кинофестиваля – крикливые ни с того ни с сего. Внезапно крикливые, что может придать вечеру томности.
* * *
Ну вот куда меня несет? Я же всего лишь хотела написать о том, что в Ереване всего этого не было – все было дружелюбно, искренно, радостно и как-то по-детски наивно и чисто.
Вечером к нам подошли ребята с оранжевыми беджиками Народной Дипломатии. О, наши! – обрадовались мы.
– Скажиттэ, как пройтты в клуп-п «Мэццо»? – поинтересовались наши.
Мы показали, провели. Да и сами пошли. Потому что там как раз собрались все – эстонцы, украинцы, белорусы, россияне, молдаване, армяне. Словом, все наши.