Тяжело вообще рассказывать о том, о чем рассказать невозможно. Ну как действительно пересказать то, что я увидела, а главное – почувствовала в доме Параджанова? Ну и что, говорит кто-то, я, что ли, так не сумею, говорит кто-то уверенно и берет деревянный короб, клеит туда яркую жар-птицу из журнала, лакирует это все, вставляет в короб разные вещи, поломанные игрушки, старый кофейник, сухие цветы, то да сё, и получается красиво оформленный мусорный ящик. Потому что, конечно, так, как Параджанов, никто не сумеет, потому что кроме красивых, а порой и некрасивых вещей в его коллажах еще есть мысль, смысл, талант, душа, страсть, память, смех, слезы и магия. И загадка. Нет, невозможно рассказать об этом никак, невозможно. Выходишь оттуда, волшебный сундук со скрипом и лязгом захлопывается, и ты немеешь как заговоренная. Зашла в обычную, казалось бы, дверь обычного дома, а вышла оттуда по лестнице уже из другого мира частью спектакля великого режиссера, уставшая и совсем другая, выходишь героем его нового представления, спускаешься во внутренний двор дома, а там громадное дерево, щедрые ветки тяжелы от спелых оранжевых теплых абрикосов. Они светятся золотом, как фонарики. И мне, жадной до абрикосов – как же я люблю абрикосы, – не хочется вообще ни одного, совсем. Мне хочется сидеть, молчать и чтобы никто не спрашивал ни о чем. И все.
Если коротко – а подробно не получится, ну не получится, это надо отдельную книгу писать, – если коротко, то этот волшебный дом – подарок. Армения подарила своему сыну, великому волшебнику, мистификатору, чародею, дом его детства, такой же, в каком он родился и жил в Грузии. С той же лестницей во двор, с таким же большим обеденным столом, с таким же буфетом, где для украшения стоит фарфоровая рыба-кувшин с выстроенными рядком маленькими рыбками-стаканчиками. Я как увидела эту рыбу с рыбками, ахнула, потому что у моей бабушки, светлейшей бабушки моей Сани, в доме стоял такой же буфет, и там, на крахмальной овальной салфетке стояла на русалочьем хвосте такая же рыба-кувшин и маленькие ее дети, рыбешки-стаканчики. И память моя до сих пор хранит прикосновение к внутренним изгибам маленькой рыбки, когда я всовывала туда свой мизинец, и гладкий прохладный объем пробки с круглым золоченым шаром, с шершавым звуком закрывающей большую рыбу-кувшин.
Завен-джан не случайно повел нас к этому буфету, он достал оттуда графин, в котором отсвечивал шоколадно-янтарным светом старый коньяк. Он даже не лился, а тянулся, как молодой мед. И аромат разлился по комнате сразу, как только Завен открыл плотную стеклянную пробку графина. И я тут же опьянела от сильного, терпкого, насыщенного запаха и даже не представляла, что со мной будет, если я выпью хоть глоток. Мне казалось, что этот бокал, который мне вручили, содержит столько силы, столько энергии, что если я пригублю, то, невзирая на запреты турецких властей, смогу взобраться, вскарабкаться на Арарат, красиво сияющий своей снежной вершиной вдали на горизонте, и найду там в конце концов Ноев ковчег.
К слову, на заводах по производству армянского коньяка сведущие люди, специалисты рассказывают, что когда коньяк настаивается в дубовых бочках на протяжении пяти-десяти и больше лет, то какая-то доля драгоценной влаги испаряется. Эти сколько-то там, по-моему пять процентов, производители называют долей ангелов. Доля ангелов! Так и представляю, какие над Арменией порхают ангелы – надышавшиеся коньяку, радостные, беззаботные, навеселе, задиристые и дружелюбные: любое загаданное желание могут исполнить от щедрости своей. Хмельные ангелы с нелепыми кривоватыми трубами, ангелы в холщовых, расписанных вручную сорочечках с личиками целлулоидных старинных кукол и мягкими розовыми пятками, ангелы с густыми черными бровями и внушительными носами, так похожие на героев Сергея Параджанова.
* * *
Армянское солнце живет поблизости, в двух или трех часах езды от Еревана, в древнем античном храме Гарни. Ночью храм тепло и ярко освещен изнутри, как будто именно там, согласно легендам, ночует солнце. А в полдень оно, отдохнувшее в Гарни, светит и жарит вовсю – плавит асфальт, слепит глаза. Капля воды из моей бутылочки испарилась в воздухе, не долетев до земли. Из-за любви к солнцу вокруг в городе позолота: на деревьях, крышах, на парковых скамейках, на женских шляпках и сумочках и на детских щечках.
Ах, какие в Ереване получаются отличные дети!
В миссии Народной Дипломатии в Ереване участвовали и детские писатели из Санкт-Петербурга Михаил Яснов и Сергей Махотин. Ну и набежало же на встречу с ними народу – в косичках, с битыми коленками и локтями!..
В Ереване есть детская библиотека имени Хнко Апера, ей уже восемьдесят лет. То есть в эту библиотеку ходит уже третье, а то и четвертое поколение ереванских детей. Библиотека Хнко Апера – это не только детская, это семейная библиотека. А семья в Армении – это самое святое. Какое же красивое, уютное, располагающее и сплачивающее место – эта библиотека! У входа – скульптура: стопка книг и настольная лампа. Книжки сложены в виде кресла, все садятся в него и фотографируются. И как я опечалилась и затосковала, когда с незнакомыми армянскими детьми полезла на эту скульптуру. Мне кажется, если бы в моем городе объявили встречу с известными детскими писателями Михаилом Ясновым, Сергеем Махотиным, Наринэ Абгарян, то мало бы кто и пришел: у нас мало читают.
Я скучаю по тому времени, когда мы ждали в очереди, чтобы прочесть новую публикацию в толстом журнале, когда книга и джинсы стоили у спекулянтов примерно одинаково и мы делали выбор в пользу книги. Моя студентка на вопрос о любимых книгах отвечает, что не любит читать. Не понимая, что признаваться в этом стыдно. Однажды я вдруг разозлилась. Ко мне в студию при театре «Трудный возраст» пришли новички и на вопрос, что ты сейчас читаешь, в лучшем случае отвечали «По программе», то есть то, что есть в школьном курсе, а в другом случае просто пожимали плечами. А одна очень красивая девочка на вопрос, почему же она не читает, ответила: «Скукотня». (Если бы лет тридцать тому назад я рассказала такой эпизод из биографии театра, мне бы никто не поверил.) И тут мне как будто попала вожжа под хвост, и я объявила ультиматум: кто не прочтет предложенную книгу, из театра уходит. Дело шло очень тяжело. Ну очень тяжело… Но я дала время с сентября по март. Просила прочесть одну книгу. Одну. Лечебную светлую радостную книгу Виктора Драгунского «Денискины рассказы». В октябре спросила – никто не прочел. Я принесла две свои личные книги разных изданий, прочла вслух «Он живой и светится», постаралась прочесть так, как никогда больше и нигде не читала ни своих рассказов, ни чужих. В декабре половина группы уже чувствовала превосходство перед остальными: они прочли, некоторые дважды.
Я еще помню благословенное время, когда школьные дневники пестрели замечаниями типа: «Читал книгу на уроке математики! Примите меры!» А какие меры можно было принять, если читали мы не только на уроках математики, физики и прочих уроках, но и дома, ночью с фонариком. А что сейчас? А что сегодня?
И вот я приехала в книжный рай.
* * *
Не устану повторять – какие все-таки в Армении красивые и умные дети! Они все, от мала до велика владеют несколькими языками: кроме государственного армянского еще и армянскими диалектами, на которых разговаривают их бабушки и дедушки, русским языком в совершенстве, английским, итальянским языками.