Может быть, Якоб сейчас остановится. Мы с ним никогда не заходили дальше поцелуев – длительных и приятных – которыми обменивались где-нибудь в укромном углу, где нас никто не видел. Хотя моим заветным желанием было – чтобы все видели нас и мне завидовали.

Он не останавливается. Я чувствую горьковатый вкус его языка – это смесь табака и водки. Я стесняюсь, я испытываю неловкость и думаю, что мне бы тоже надо выкурить сигарету и выпить – чтобы мы были на равных. Я мягко отстраняю его и подхожу к мини-бару. Одним глотком опорожняю маленькую бутылочку джина. Спирт обжигает мне гортань. Прошу сигарету.

Он протягивает мне пачку, не забыв предварительно напомнить, что в номере курить запрещено. Какое наслаждение – перейти все рубежи, нарушить все правила, включая и такое дурацкое, как это. Затягиваюсь – и мне сейчас же делается дурно. Не знаю уж, от джина или от табака, но так или иначе – я едва успеваю добежать до унитаза. Якоб идет следом, обхватывает меня за плечи, целует в затылок и в уши, тесно приникает ко мне, так что я ощущаю задом его отвердевшую плоть.

Где они, моральные мои принципы? Выдержит ли моя голова, когда я выйду отсюда и вернусь к своей прежней жизни?

Он тянет меня назад, в номер. Поворачиваюсь к нему лицом, снова целую его, ощущая на языке вкус его горьковатой от водки и табака слюны. Кусаю его губы, а он дотрагивается до моей груди – впервые в жизни. Сдергивает с меня одежду и швыряет ее в угол. На долю секунды немного стыжусь своего тела – я ведь уже не та девочка-школьница, весна моя осталась позади. Мы стоим посреди комнаты. Шторы раздвинуты, и озеро Леман служит естественной преградой меж нами и обитателями домов на другом берегу.

Но я предпочитаю воображать, что кто-то смотрит на нас из окон, и это возбуждает меня сильнее, чем его поцелуи. Я чувствую себя готовой на все бродяжкой, проституткой, которую топ-менеджер снял и привел в отель.

Но это ощущение длится недолго. И вот я снова – девчонка пятнадцати лет, несколько раз в день мастурбировавшая с мыслями о нем. Прижимаю его голову к своей груди, шепчу, чтобы укусил сосок, и вслед за тем вскрикиваю от боли и наслаждения.

Он еще одет, а я – совсем голая. Тяну его голову вниз, к лобку, прошу поласкать меня там… Но в этот миг он бросает меня на кровать, срывает с себя одежду и наваливается сверху. Руки его при этом что-то ищут на прикроватном столике. И от этого мы теряем равновесие и скатываемся на пол. Лиха беда начало, как говорится: да, мы начинающие и не стыдимся этого.

Вот он нашел наконец то, что искал. Презерватив. Просит, чтобы я надела его ртом, и я не слишком сноровисто и, наверно, неловко берусь за дело. Не понимаю, зачем предохраняться. Не верю, что он думает, будто я больна или путаюсь со всеми подряд. Но исполняю его желание. Чувствую во рту неприятный вкус смазки, покрывающей латекс, но исполнена решимости научиться делать это. Не могу допустить, чтобы он догадался: я впервые в жизни пользуюсь кондомом.

По завершении операции он переворачивает меня к себе спиной и просит стать на четвереньки. О боже! Это свершается! И я счастлива по этой причине, – проносится у меня в голове.

Но он вместо того, чтобы проникнуть во влагалище, начинает стучаться в другие двери. В страхе спрашиваю: «Что ты делаешь?!», но, не отвечая, он опять нашаривает что-то на тумбочке. Я понимаю, что это вазелин или что-то подобное. Затем он требовательно говорит, чтобы я возбуждала себя, и очень медленно входит в меня.

Я покорно делаю все, что он говорит, и опять чувствую себя девчонкой, для которой секс – запретный плод. Мне больно. Ах, боже мой, как больно! Я не могу больше мастурбировать, я только вцепляюсь в простыни и закусываю губы, чтобы не кричать.

– Говори: «Мне больно!» Говори: «Я никогда прежде не делала этого!» Кричи! – приказывает он.

И снова я повинуюсь. Это почти чистая правда – делала всего раза четыре-пять и удовольствия так и не получила.

Его движения становятся все стремительней и размашистей. Он стонет от наслаждения. Я – от боли. Он ухватывает меня за волосы, как лошадь – за гриву, наращивает темп скачки. Рывком выходит из меня, сдергивает презерватив, разворачивает к себе лицом и кончает мне на лицо.

Он пытается сдержать стон, но, видно, самообладание изменяет ему. Он опускается на меня, придавливая своим телом. Я одновременно и испугана, и одурманена всем этим. Он уходит в ванную, выбрасывает презерватив, возвращается.

Вытягивается на кровати рядом со мной, закуривает, а вместо пепельницы ставит мне на живот пустую рюмку. Там мы лежим довольно долго, не произнося ни слова и глядя в потолок. Он поглаживает меня. Вместо неистового самца, каким он был несколько минут назад, я вижу того романтического юношу, который в школе рассказывал мне о галактиках и своем увлечении астрологией.

– От нас не должно пахнуть ничем посторонним.

Его слова безжалостно и грубо возвращают меня к действительности: по всему видно, у Якоба есть кое-какой опыт подобных свиданий. Оттого и презерватив, и старания сделать так, чтобы все оставалось как было. Затаив в душе ненависть, я беззвучно проклинаю его, но все же растягиваю губы в вымученной улыбке и спрашиваю, есть ли у него какой-нибудь дезодорант.

Он отвечает, что достаточно будет по возвращении домой принять ванну. А до тех пор не обнимать мужа. Еще советует переодеться, потому что вазелин оставляет следы на белье.

– Если муж будет дома, вбеги и говори, что тебе срочно-срочно надо в уборную.

Мне тошно от этих слов. Я столько времени готовилась показать себя тигрицей, а меня употребили как кобылу. Но такова жизнь: действительность бесконечно далека от романтических юношеских бредней.

Ладно. Так и сделаю.

– Я хотел бы еще с тобой увидеться.

Раз – и готово! Хватило этой простой фразы, чтобы превратить в рай то, что казалось адом, ошибкой, опрометчивым шагом. Да, я бы тоже хотела встретиться с тобой еще. Сегодня я стеснялась и робела – в следующий раз будет лучше.

– Да ну что ты, все было прекрасно.

Да, все было прекрасно, но я лишь сейчас осознаю это. Мы оба знаем, что эта история обречена, что близок ее неминуемый конец, но это сейчас неважно.

Больше ничего не стану говорить. Использую сполна последнюю минуту рядом с ним – дождусь, когда он докурит, оденусь и выйду из отеля первой.

Выйду через ту же дверь, что и вошла.

Сяду в ту же машину и уеду туда же, куда возвращаюсь каждый вечер. Вбегу в дом, говоря, что у меня расстройство желудка и мне срочно нужно в уборную. Потом приму душ, уничтожу ту малую малость, что оставалась от него во мне.

И лишь потом обниму детей и мужа.

* * *

В том номере мы не были двумя людьми с одинаковым намерением.

За моей спиной стоял незавершенный роман; Якоб был движим охотничьим инстинктом.

Я искала одноклассника, мальчика времен моей ранней юности, Якоб – ту привлекательную и раскованно-дерзкую женщину, которой давал интервью перед выборами.