— Да, — протянула наконец Инна. — Дела… Когда я просила завести в Юрмале ненавязчивый роман, я имела в виду совсем другое. Угораздило ж тебя!
— Я ж не специально…
— Да поняла уже. Что делать будем?
— Может, ты с ним поговоришь? — с надеждой спросил Димка. — Я пытался, но он сделал вид, что не понимает, о чем речь…
— Я попробую, — пообещала Инна. — Самое хреновое то, что никаких средств влияния на него нет. У меня, во всяком случае. И предложить нечего, кроме…
Она так многозначительно посмотрела на Димку, что тот все моментально понял и побелел от злости.
Мало ему было бывшего продюсера, который не гнушался подкладывать его в постель к важным шишкам, теперь еще и эта туда же!..
— Трахаться я с ним не буду, даже не проси.
— Я и не прошу. Ладно, я сегодня с ним увижусь, а ты сиди тут и никуда не уходи.
Уходить Димка и не собирался.
В ее особняке на Рублевке он чувствовал себя как дома и частенько представлял, что эти хоромы — его. Ехать через всю Москву домой не хотелось, да и смысла не было. Большинство артистов, отработав на праздниках, поспешили отбыть за границу, к теплым морям. У Димки на заграничные турне не было денег. Растратив все, накопленное за три года, он очень скоро оказался по уши в долгах. Выступлений было совсем мало, а суммы за ротацию песен на телевидении и радио все росли.
Задумавшись о своей горькой судьбе, Димка едва не всплакнул, вспомнив, как начинал, жил в голоде, поддерживаемый лишь надеждой на чудо. Сейчас надеяться приходилось только на деловую хватку Инны. Сейчас, в этой уютной обстановке, Димка чувствовал себя маленьким мальчиком, а вовсе не взрослым парнем, которому до тридцатилетия осталось всего три года…
Как было бы хорошо спихнуть часть своих проблем на чужие плечи!
Уткнувшись в подушки, Димка заснул, не раздеваясь.
Когда он открыл глаза, за окном занимался рассвет.
Из столовой доносилось бряканье тарелок. Мятый, лохматый Димка пошел на звук.
Инна стояла у окна, куря первую утреннюю сигарету. Горничная накрывала стол к завтраку. Бросив на Димку беглый взгляд, она без раздумий поставила на стол еще один прибор.
— Выспался? — поинтересовалась Инна. — М-да, красавец… Рожу-то иди умой.
Димка хотел съязвить, что она сама с утра не красавица, но благоразумно промолчал. Поплескавшись в душе, он вышел к столу, сел и захрустел тостом.
— Видела Галахова?
— Видела.
— И что?
— Поговорили. Хреновые у нас дела, друг мой Дмитрий. Этот урод сперва морду тяпкой сделал, хихикал: мол, что вы, Инночка, это все наветы и поклеп! А потом обозлился и начал мне в ухо шипеть, что костьми ляжет, а тебя из шоу-биза выдавит.
— Ты спросила, чего он взамен хочет? — небрежно поинтересовался Димка, но на последнем слове голос предательски дрогнул, сорвавшись на фальцет.
— Да, особо деликатничать не стала. В лоб осведомилась: все еще ли он хочет твоего комиссарского тела.
— Почему комиссарского? — глупо переспросил Димка.
— Потому что в театр ходить нужно хоть иногда, — рассердилась Инна. — Знал бы тогда, что это из «Оптимистической трагедии». Да ладно уж… В общем, он чуть со стула не упал. Пробормотал чушь какую-то: мол, что за намеки и вообще, Белов — провокатор и врун, его словам верить нельзя, а потом взял и смылся.
— Как — смылся?
— Сбежал. Я за ним не погналась, чести много… А теперь вот думаю: надо было как-то поделикатнее. Если он раньше только на тебя зуб точил, то теперь и со мной будет в контрах. А для нас это очень плохо!
От напряжения ее изломанный ботоксом лоб пошел волнами. Нервно загасив окурок в пепельнице, Инна уселась за стол и отхлебнула кофе, поморщилась и оттолкнула чашку.
Димка аккуратно положил на стол надкушенный тост.
— И что теперь? — тихо спросил он.
Инна подняла глаза, в которых сверкнуло пламя.
— Драться будем, — с холодной яростью ответила она. — Я этому педриле покажу, кто главный. Он у меня с руки будет жрать и целовать пятки. Только надо действовать хитрее, потому как не одолеем мы его в честном бою. Нам нужен какой-нибудь дерзкий план.
— Дерзкий? — не понял Димка и нахмурился.
Инна потрясла головой:
— Нет, не такой, как в гостинице Юрмалы! Что-то эпохальное, с размахом… Чтобы уесть Галахова раз и навсегда!
Она соскочила с места и снова забегала по комнате.
Димка смотрел на нее с интересом.
В раже Инна дважды наступала ему на ногу.
Димка ойкал, но терпел…
— Кажется, я придумала, — сказала она, резко останавливаясь. — Вот только сил и денег в это вбухать придется ужас сколько плюс людей привлекать. Если все получится, больше никто и никогда не сможет сказать, что ты бездарность и не стоишь вложенных денег. А уж Галахов тем более закроет пасть навсегда!
Ее лицо светилось от возбуждения, а ноздри раздувались, как у скаковой лошади.
Димка на всякий случай поджал ноги и робко спросил:
— И что ты задумала?
Инна зловеще улыбнулась:
— Как ты смотришь на то, чтобы выступить на «Еврохите»?
План был разработан с величайшей тщательностью и приведен в исполнение молниеносно.
Куда там нацистам с их «Барбароссой»!
Вошедшая в раж Инна оказалась страшнее Гитлера…
«Еврохит» был одним из многочисленных музыкальных конкурсов, на который ездили молодые исполнители уже лет тридцать. Россия в список участников попала лишь в конце девяностых и очень этим гордилась, хотя особо гордиться было нечем. Это тридцать лет назад победа в «Еврохите» давала начинающему певцу шанс прославиться. В двухтысячных, когда все решали деньги и контракты со звукозаписывающими компаниями, конкурс не давал ровным счетом ничего, но певцы по старинке считали победу на нем крайне престижной.
За пятнадцать лет Россия на «Еврохите» не только ни разу не победила, но даже не приблизилась к тройке лидеров. Не помогали ни именитые, прославленные годами авторы шлягеров, ни звездный статус исполнителей. В какой-то степени «Еврохит» был конкурсом политической песни, хотя со сцены никто не призывал браться за оружие. Пели о любви, дружбе, но в нестабильное время было модно не просто дружить, а дружить против кого-то.
Дружить против России, на которой еще лежал флер когда-то могучего СССР, было невероятно модно и престижно. Страны синхронно голосовали против россиян. Из-за этого на «Еврохите» оскандалился даже великий Теодор Алмазов, занявший жалкое семнадцатое место из двадцати возможных. Так что Димке, уступающему Теодору и ростом, и статью, и в какой-то степени — голосом, надеяться было особо не на что. Стоило ему проиграть, пресса с удовольствием выклевала бы ему глаза…