На службе их отношения не заходили дальше сухого «здравствуйте», и это при том, что с прочими женщинами Степан был чрезвычайно любезен. Фронтовики воспринимали дислокацию в Крыму как хороший передых перед предстоящими сражениями, а потому не лишали себя удовольствий и человеческих радостей. Несмотря на дисциплину, частенько можно было услышать, как вечерами из кустов доносится любовный шепоток.
Собственно, Степан Куприянов в этом отношении преуспел даже поболее многих других и никогда не упускал случая помять женщину на своей холостяцкой кровати. Однако он тут же забывал легкие приключения уже на следующий день. А если женщина желала продолжения, то Степан всегда находил повод избежать последующей встречи и умел, не открывая рта, сказать: «Нам было хорошо с тобой, детка, давай будем с удовольствием вспоминать об этом и обойдемся без дальнейших объяснений».
С Елизаветой все обстояло иначе. Она волновала его как женщина, и свои невольные чувства он старался спрятать за излишней требовательностью. Степан в силу своего характера привык реализовываться полностью и в любом деле старался ставить финальную точку. А если уж ухаживал за женщинами, то непременно старался довести дело до постели. С Лизой, в силу каких-то условностей, подобного пока не случилось, а потому он ругал свою нерешительность, был зол на службу, которая постоянно сталкивала их вместе. Но особенно негодовал на себя за то, что в присутствии Лизы у него вдруг пропадала залихватская удаль, а сам он неожиданным образом превращался в телка, способного разве что украдкой взглянуть на объект своего обожания!
Так что не стоит удивляться тому, что нерастраченное чувство привело его под окна Лизы. Куда же подевался тот гусар и балагур, который с легкостью разбивал женские сердца и лихими кавалерийскими набегами покорял самых известных недотрог? А вот он где… Спрятавшись в тени каштанов и нежно вздыхая, смотрит на окна обожаемой девушки.
К черту все эти условности! Отшвырнув окурок, Куприянов проследил за тем, как тот, описав огненный полукруг, падающей звездой затерялся где-то во тьме.
Переборов робость, Куприянов негромко постучал в дверь. Ему было известно, что Елизавета сейчас одна. За прошедшие несколько дней он успел выучить ее распорядок. Сразу спать она не ложилась, некоторое время читала, потом писала письма и только тогда ложилась спать. Позавчера вечером в ее дверь неожиданно постучался старший лейтенант из соседнего подразделения. В тот момент у подполковника Куприянова все внутри сжалось от ревности, и он испытал немалое облегчение, когда Елизавета спровадила героя с порога.
Постучавшись, Степан замер в ожидании. Некоторое время за дверью было тихо. Потом он услышал осторожные шаги, дверь приоткрылась, и в проеме показалось настороженное лицо Елизаветы. Несколько секунд девушка подозрительно всматривалась в ночного гостя, после чего, расслабленно улыбнувшись, произнесла:
— Заходи!
Сказано это было просто, как будто Лиза ожидала его появления. Словно между ними не существовало служебных преград, словно все было обговорено заранее.
Степан почувствовал на своей ладони прикосновение ее прохладных пальцев, которое немедленно подняло градус его возбуждения. Куприянов уверенно, зная, что не получит отказа, притянул девушку за талию к себе и впился губами в ее приоткрытый рот. Его руки уверенно и бесстыдно шарили по ее гибкому телу, а чувствительные пальцы через гимнастерку ощущали каждый его овал. На некоторое время он задержал ладонь на ее грудях, а потом из какого-то мальчишеского баловства легонько надавил на них. Лиза невольно охнула, тотчас ослабев, и Куприянов, подхватив ее на руки, понес в комнату.
— Ты ненормальный, — шепотом произнесла Елизавета.
— Я это знаю, — ответил Куприянов враз осипшим голосом.
Положив девушку на кровать, он принялся снимать с нее гимнастерку. Получалось это привычное дело несколько нервно, но он ничего не мог с собой поделать. Куприянов понимал, что в этот момент он напоминает торопливого несмышленого подростка, впервые добравшегося до женского тела.
Елизавета слегка улыбалась, глядя на его судорожные, не по-мужски суетливые движения. Поймав ее чуть насмешливый взгляд, Куприянов вдруг сделал для себя неожиданное открытие — Елизавета была гораздо спокойнее, чем он.
— Ты забыл закрыть дверь, — предупредила девушка, чуть отстранившись.
— Я сейчас. — Степан неохотно оторвал руки от горячего тела.
С улицы тянуло свежестью, приятно остужало разгоряченное лицо. За палисадником, неподалеку от того места, где он сидел всего лишь несколько минут назад, ему почудилось какое-то движение. Куприянов невольно потянулся к кобуре, пристально всматриваясь в темноту. Уж не следит ли кто-нибудь за ним? Простояв несколько минут у порога и не заметив ничего подозрительного, Куприянов вернулся в комнату.
Девушка вовсе не бездельничала в его краткое отсутствие: кровать уже была расстелена, а сама она лежала у стены, натянув тонкое одеяло до самого носа. Губ не было видно, сверкали лишь озорные глаза.
Расстегнув портупею, Куприянов пообещал:
— Я тебя не разочарую, девочка.
Лиза улыбнулась:
— Я очень на это надеюсь.
Все получилось даже лучше, чем Степан мог предположить. Елизавета лишь прикусила губу, стараясь погасить нечаянный крик, когда он вошел в нее. А потом, открыв глаза, счастливо прошептала:
— Теперь ты часть меня. Мы всегда будем вместе.
Елизавета возбуждала его любым своим прикосновением. Степану оставалось только удивляться, откуда же у нее берутся силы. Девушка в своем желании не отставала от него, и Степан поражался той неуемной страсти, которая была сконцентрирована в ее нежном теле.
В объятиях любимой женщины время всегда летит незаметно. Это истина, не требующая доказательств. От Елизаветы он ушел на рассвете, пообещав, что придет на следующую ночь. До начала службы оставалась каких-то пара часов, и нужно было немного поспать, а если не получится, то хотя бы просто полежать, вытянувшись во весь рост на кровати.
Куприянов обернулся, ожидая, что Елизавета провожает его взглядом. Так оно и вышло — приникнув лицом к стеклу, девушка высматривала в ночи Степана. Улыбнувшись, он поднял на прощание руку и мягко закрыл за собой калитку.
Все! Отношения с девушкой перешли в совершенно иную плоскость. Трудно было сказать, упростились они или, наоборот, осложнились до невероятного. Гадать пока не стоило, но ясно одно: на службе с ней следовало держаться точно так же, как и прежде, чтобы ни у кого и мысли не появилось о том, что их связывает нечто большее, чем чисто деловые отношения.
Рассветало. Скамейка под каштаном была видна издалека, вокруг щедро разбросаны окурки. Курили в основном махорку, как говорится, не до баловства. И курили до тех самых пор, пока огонек не подбирался к самым пальцам. Немного в стороне валялось еще два окурка, но это уже «Герцеговина Флор». Причем папиросина была выкурена до половины, после чего отброшена и безжалостно раздавлена каблуком. Создавалось впечатление, что курильщик явно нервничал. Вот только с чего бы это?