– Ты второй, кто о нем спрашивает… Значит, говоришь, что контра?
– Так оно и есть.
– Ишь ты, а ведь и не скажешь. Даже меня провел… Документик показывал, кожанкой своей новенькой поскрипывал.
– Куда он мог поехать?
– А я тебе вот что хочу сказать, дорогой товарищ, нынче для всей этой контры одна дорога. В Псков! Добровольческий корпус из бывших офицериков собирается. Только ты поспешил бы, уйти могут.
– Грузимся, товарищи, – распорядился Прокопий, поторопив бойцов, покуривающих цигарки.
В течение следующего дня проехали Сиверское и Плюссу, где бойцы на заставах, узнав по фотографии Большакова, уверенно показывали направление, в котором двинулся грузовик. У села Стуругова их машина крепко влипла в распутицу, задержавшись на долгих три часа. И когда темень стала поджимать, решили переночевать в небольшом селении Выселки, состоявшем из полусотни изб.
Проехали по чернеющему в ночи селу, стараясь отыскать подходящее место для постоя, и тут у одного из дворов Прокопий заметил грузовую машину.
– Она, – проговорил он. – Догнали сволочей, а я уж думал, что и не доберемся. – Заглушив мотор, он выпрыгнул на землю. В кузове, ожидая команды, сидели бойцы. – Вот что, товарищи, они вот в этом доме, – показал Прокопий на окошко, в котором тускло коптила лампа. Как я зайду, следом за мной. Оружие держать наготове!
Стараясь не шуметь, бойцы повыпрыгивали из кузова. Гуртом встали у крыльца, а Прокопий ударом ноги вышиб дверь, выдернув из косяка длинную щепу. В глубине избы упал опрокинутый стул, и он, дважды пальнув в потолок, заорал, надрывая легкие:
– Лежать!!
Следом, барабаня каблуками по опрокинутой двери, в избу ринулись бойцы. В комнате за небольшим столом сидели Большаков с Николаем и молодая женщина. Старик с широкой седой бородой, видно, хозяин избы, вжался в кованый сундук и испуганно приговаривал:
– Батюшки святы, батюшки святы…
– Вижу, не ожидал, товарищ Большаков… Разоружить, – приказал Прокопий.
Двое бойцов подошли к сидевшим:
– Руки подняли, контра!
Большаков с мужчиной подняли руки. Простучав по карманам, вытащили у Василия два нагана, у молодого мужчины, по всей видимости, офицера, браунинг и деловито рассовали себе по карманам.
– Ловко ты меня, товарищ Большаков. А теперь скажи, где чемоданы?
– Позвольте узнать, товарищи, о каких чемоданах идет речь? – простовато поинтересовался молодой мужчина.
– Ваньку валяешь, – хмыкнул Прокопий. – Только Советская власть баловства не любит. Считаю до трех, если не отдашь, пристрелим, а чемоданчики эти мы все равно найдем.
– Постойте, – примирительно выставил вперед руки Николай. – Вижу, несмотря на молодость, вы весьма серьезные люди. Нам неприятности ни к чему. Давайте сделаем так, вы идете своей дорогой, а мы идем своей. Я вам сейчас достану чемоданы, они за шторкой, – показал он на русскую печь, занимавшую едва ли не половину горницы.
– Только не дури, – наставил на него револьвер Прокопий. – Буду стрелять.
– Зачем мне неприятности, товарищи, – пожал плечами офицерик. – Забирайте все, что вам принадлежит по праву. – И, откинув занавеску, показал на четыре чемодана, стоявших рядком.
– Никанор, – сказал Прокопий одному из бойцов, – оттаскивай чемоданы к машине.
– Слушаюсь, – бодро отозвался боец и, взяв два чемодана, вышел из горницы.
Вскоре вернулся и так же бодро подхватил еще два чемодана.
– А тяжелые, – невесело буркнул он, выходя из комнаты. – Что там, золото, что ли?
– Угадал, товарищ, золото… А вы не хотите разве глянуть? – спросил офицерик у Прокопия. – Может, мы вас обманываем. Вот привезете вы чемоданчики на Гороховую, а там обломки кирпичей. Конфуз большой выйдет!
Предложение показалось Прокопию дельным.
– Никанор, открой чемодан, что в нем лежит? Может, господа офицеры шуткуют.
– Да какие могут быть шутки с Советской властью?
– Ключики извольте.
– А вот ключиков у нас нет.
– Ничего, так откроем.
Никанор поставил чемодан на стол, поднял с пола кочергу и, просунув заостренный конец между крышкой и коробом, принялся взламывать. Хрустнуло крепкое дерево, и офицерик, обхватив девушку и Большакова, крикнул, придавив их к полу:
– Ложись!
Прозвучавший взрыв вышел волной через небольшое оконце, разметав по полу колючие стекла, швырнул стол в стену, разбросав в стороны поломанные ножки, ворох металлических осколков ударил в печь, разрушив угол, крыша просела, просыпав на лежащих какой-то мусор.
Некоторое время было тихо, в комнате плотной стеной повисла коричневая пыль. Затем у самой двери раздался чей-то продолжительный стон.
– Господи, что это было? – произнесла Элеонора.
– Граната, – отозвался Большаков, – твой братец в чемодан заложил. Только когда успел?
– Было время, как чувствовал. В нашем отечестве нужно быть ко всему готовым, – сказал Николай, приподнимаясь. – Ладно, что живые, если бы не эта печь, так нас бы осколками посекло.
– Братцы, не слышу я ни хрена, – простонал со своего места дедок, – о чем вы там толкуете.
– Живой, значит, – хмыкнул Большаков. – Это у тебя, дедуля, контузия.
– Чего хату-то разрушили? – пробасил дедок. – Мороз скоро ударит, а у меня кровля с прорехой, – показал он на сдвинутые венцы, через которые просматривался разросшийся куст.
– Хорошо, что хоть живой, дед, а ты о хате печешься.
– Вы вот уедете, а мне избу править надобно. Силы-то уже не те…
– Тряпками заткнешь, дедуля, – посоветовал Николай, перешагивая через неподвижно лежащего Прокопия. Через рваную шинель обильно сочилась кровь. Вдруг он открыл глаза и застонал. – А наш большевичок-то, кажись, того… живой… – усмехнулся Николай. – Может, тебя добить? Хотя не надо, сам сдохнешь.
Большаков помог подняться Элеоноре, отряхнув с пол пальто кирпичную крошку. У выбитой двери лежали два трупа: первый, выброшенный взрывной волной, распластался на животе, выставив вперед руки в проем, второй – на спине, с заброшенной назад головой, широко распахнутые глаза смотрели точнехонько на обвалившийся угол печи. На крыльце сидел четвертый и, постанывая, раскачивался из стороны в сторону. Этот уже не боец!
– Где пятый? – спросил Николай, подобрав валявшийся браунинг. – Он где-то должен быть здесь. Стоять, зараза! – наставил он ствол на мелькнувшую во дворе тень.
– Только не стреляйте! – крикнул совсем молоденький боец, подняв руки. – Я здесь ни при чем!
– Шлепнуть бы тебя, большевистская зараза! Ну да ладно, живи!
Из хаты вышел Большаков, сжимая в руках винтовку.