Сегодня я раскладываю мнемоники рано, делаю пометки на ходу, чтобы уж позже записать свой распорядок во всех подробностях. С утренними делами я заканчиваю лишь к трем часам дня. Значит, дневные дела придется сдвинуть ближе к вечеру, а вечерние — ближе ко сну. Ничего страшного, мелкие неприятности не могут воспрепятствовать моему выздоровлению. Если бы не мои хитроумные физические мнемоники, я бы сегодня вообще ничего не сделал.
Мысль о своей изобретательности необычайно радует меня. Да, скоро я смогу мыслить отчетливо, начну тренироваться каждый день, постепенно я восстановлю силы, и мой разум приобретет лучшую форму.
Вдруг в голове у меня проясняется настолько, что происходит настоящее чудо: я вспоминаю то, что не мог вспомнить целых три года. Смысл салатницы! Ха-ха, дело вовсе не в критической оценке размера или состояния моего детородного органа. Все куда очевиднее — заправка! Салатная заправка!
У меня есть пять недель.
IV(i).Джолион растирал руки, затекшие от тяжелых сумок. Да, он испытывал раздражение, досадовал на то, что нескольких студентов-второкурсников специально отправили к воротам Питта для помощи первокурсникам, например донести вещи до комнат. Сразу два второкурсника кинулись к парню, который, судя по манере держаться, привык к привилегированному положению. Его папаша — адмирал, лорд или пэр — толкал тележку, заваленную огромным количеством вещей, способным посрамить и магараджу. А оба второкурсника плелись сзади и вежливо слушали рассказ матери новичка, как малыш Тоби провел лето. Оказывается, половину времени он получал бесценный опыт, трудясь секретарем у друга семьи в Министерстве иностранных дел, а затем летал в Аргентину, где участвовал в турнире по поло.
Ну а Джолиону пришлось надрываться и самому тащить вещи. Сначала он шел двадцать минут до станции, потом ехал на поезде, потом в метро, потом опять на поезде. От станции пришлось двадцать минут идти пешком до колледжа. Его разведенные родители несколько месяцев не могли договориться, кто из них повезет сына в колледж. Поскольку выпускаемые ими друг по другу залпы рикошетом попадали в Джолиона, он в ходе боев сумел разгадать корень проблемы. Родители никак не могли решить, кто из них достоин большей чести за то, что их сын так умен. Никто не хотел уступать, а сам Джолион оказывался как будто ни при чем. А потом назначили дату заседания суда по делу об их разводе. Заседание проходило сегодня. Проблема решилась сама собой.
Поскольку адвокаты родителей ограничили их возможность передвижения, Джолиону пришлось самому тащить тяжелый чемодан и спортивную сумку, куда он постарался напихать как можно больше книг и кассет. Плечи ныли, а руки, натруженные и обессиленные, безвольно опустились вдоль корпуса. При виде малыша Тоби в голове Джолиона мелькнула мысль: подтверждаются все дурные предчувствия насчет Питта. Так что повод для небольшого раздражения у него имелся. Точнее, не для небольшого, а для довольно сильного.
И все же, услышав американский выговор, Джолион слегка воспрял духом. До поступления в колледж Джолион решил год попутешествовать и брался за любую работу, какая подворачивалась в любых уголках мира. Он боялся, что во время учебы у него закончатся деньги и придется возвращаться к перманентно воюющим родителям. Они не могли прислать ему денег: оба были школьными учителями, а почти все скромные доходы тратили на гонорары адвокатам по бракоразводным делам. В путешествиях Джолион часто знакомился с молодыми американцами, и они ему неизменно нравились. Во Вьетнаме он подружился с ребятами из Нью-Мексико, среди них была девушка, красивее и умнее которой он в жизни не встречал. Джолион даже собирался вместе с ними отправиться в Камбоджу, хотя сам только что вернулся оттуда. Но тогда та самая умная и красивая девушка призналась ему, что дома ее ждет близкий друг. Нет, не просто друг… Она с глубоким вздохом достала из кармана обручальное кольцо. Дома ее ждал жених.
Поэтому Джолион вместо Камбоджи удрал в Таиланд. Нашел работу в пляжном баре и почти не вспоминал о своих ссорящихся родителях. Он думал только о той девушке, о том, как они брели по пляжу, увязая по щиколотку в песке, сплетя пальцы.
Спустя несколько месяцев Джолион переехал из Азии в Европу и познакомился с молодыми американцами, путешествующими автостопом. Все они держались очень непринужденно, с ними было спокойно и хорошо даже в опасных ситуациях. Американцы верили в свои права и громогласно отстаивали их, такие сторонники конституционализма. С ними Джолион всегда чувствовал себя в безопасности. Однажды ночью в Венеции он попал на площадь Сан-Марко, и ему показалось, будто он идет по шкатулке с драгоценностями какой-нибудь богатой герцогини. Рядом с ним парень из Монтаны по имени Тодд ахнул от восхищения и сказал:
— Старик, вот оно! Когда закончу свой дерьмовый колледж, непременно поселюсь в Европе. Все лучшие американцы так или иначе в конце концов оказываются в Европе.
Джолиону понравилось утверждение, что все лучшие американцы в конце концов оказываются в Европе, — обычно он очень хорошо запоминал нравящиеся ему точки зрения.
Чад напоминал его прежних знакомых американцев, славных ребят. Джолион поддразнил его насчет имени, как бы намекнул, что потенциально Чад ему нравится. Но потом Джолион вспомнил: американцы, в отличие от англичан, стараются не начинать дружбу с иронии. Он повторил про себя только что произнесенные вслух слова: «Интересно, кому пришло в голову назвать сына в честь какой-то занюханной страны третьего мира?»
Да, наверное, из-за испытываемой досады слова, призванные быть легкой шуткой в начале знакомства, прозвучали резковато.
IV(ii). — При крещении меня назвали не Чадом, — ответил Чад. — Это сокращение моего второго имени — Чадвик.
Но Джолион уже не мог остановиться. Он должен был продолжать и продемонстрировать, что действительно пошутил. Поэтому он язвительно спросил:
— Значит, ты сампредпочел такое имя, в честь страны третьего мира?
Англичане так забавно тянули гласные. В первые три месяца в Оксфорде Чаду казалось, что все кругом беспрерывно острят или хотят казаться нарочито бесстрастными. «Я иду в суперма-аркет купить сы-ыру и что-нибудь вы-ыпить». Как будто он жил в окружении сплошных Оскаров Уайльдов.
Ему никак не удавалось придумать остроумный ответ насчет третьего мира. Прошло совсем мало времени, и вдруг все снова испортилось. А ведь он первым заговорил с англичанином во дворе Питта, то есть совершил второй подвиг в жизни. Но теперь собственная храбрость казалась ему глупостью. Кровь прихлынула к щекам и запульсировала, как будто кто-то бил его изнутри маленькими горячими ножками.
— Извини, я немного устал и не хотел… Я Джолион, — продолжал Джолион, протягивая руку. — Похоже на Джулиан, но произносится «джолли-он», как «джолли», «веселый», каким бы странным тебе это ни показалось.
Чад приступил ко второму этапу своего плана.
— Джолион, — осторожно повторил он вслух, чтобы не забыть. — Джолли-он. — А потом Чад напрочь забыл о своем плане. Хотя новый знакомый извинился, ему все равно было неприятно. — Зато тебя зовут как какую-нибудь певицу кантри, — брякнул он. — Ну знаешь, такую в замшевой куртке с бахромой и огромными буферами.