Зимние дни протекали монотонно, но не так чтобы неинтересно. Тренировать руки я не перестал, но оружие пока не торопился покупать – зачем необдуманно рисковать? Глупо попадаться не хотелось (да и умно тоже).
Мама почти всю зиму провела дома, изредка только наведываясь к бабушке, когда той становилось не очень хорошо. Я-то зимой в деревню ехать не хотел, я вообще не люблю снег, у меня на него аллергия. Как же я завидовал муми-троллям, которые зимой впадали в спячку! Книга о них часто помогала справиться с грустными мыслями и депрессивными настроениями. Я конечно уже вырос из детства, но вряд ли полностью. Человек, в котором уже ничего не осталось от ребенка – мертвый человек. Я же считаю себя живым, и даже больше того: у меня есть смысл жизни, а это уже много.
Я выполнил данное Насте обещание, и мы неплохо побродили по театрам и кино. Конечно, не всегда наши вкусы совпадали, но при правильном взгляде в любой вещи и любом событии всегда можно найти что-нибудь полезное для самосовершенствования. Часто я подолгу жил у Насти, и мы беседовали, как старики, сидя у телевизора и делясь своими мыслями и идеями. Однажды она спросила меня:
– Почему ты не хочешь заводить ребенка?
– Заводного ребенка? А что, наверно весело будет! – попытался отшутиться я.
– Да нет, я серьезно. Ты не хочешь, чтобы у тебя родился ребенок?
– Э-э-э, а я думал, что дети рождаются у женщин.
Она немного грустно улыбнулась.
– Ладно, построим вопрос по-другому. Почему ты не хочешь, чтобы у меня родился ребенок от тебя? – медленно подбирая слова, сказала Настя.
– А, ты об этом. Так бы сразу и спросила. А зачем он нужен?
– Как же – продолжение рода и все такое! – почти воскликнула она.
– А зачем продолжать свой род? – так же бесстрастно спросил я.
– Чтобы… чтобы оставить что-то свое этому миру. Свои гены, например, свои мысли, воспитывая ребенка как своего преемника и продолжателя.
«Н-да, сделать его своим продолжателем… Эх, знала бы ты, дорогая, о чем говоришь!» – подумал я про себя, а вслух добавил:
– Плодить армию массажистов – это, наверное, круто! А потом собирать с них дань, когда сам стану немощным и жалким стариком, так, что ли?
– Не в такой грубой форме, но по смыслу примерно то.
– Значит, если я тебя правильно понимаю, ребенок нужен для того, чтобы я, потратив минимум шестнадцать-восемнадцать лет своей жизни, вырастил себе замену, приносящую домой деньги и все такое. Ах да, еще стакан воды перед смертью надо не забыть! Кстати, оставить о себе память можно и не плодя потомков, а просто написав хорошую книгу, песню, сняв фильм и тому подобное. Причем искусство будет жить намного дольше, чем память обо мне каждого последующего предка.
– Ты все утрируешь, – обиженно сказала Настя.
– В какой-то степени, но вот ты, например, до какого колена помнишь своих родственников?
– Ну, – она задумалась, – я прадедушку помню.
– Вот видишь, значит, если у меня, как ты говоришь, родится ребенок, то меня мои дети и внуки будут помнить только три поколения, и вряд ли дольше. Ничего себе, называется – оставил о себе память!
– Ну, если ты так считаешь…
– Это я сказал, чтобы внести ясность. Но ты знаешь такую вещь, что дети – это не цветы жизни, дети – это вампиры? Они пожирают наше время, они пожирают нашу молодость, нашу свободу, ну и наши деньги, хотя это уже в меньшей степени. Они высасывают из нас силы и молодость. Думаешь откуда они такие подвижные, веселые и жизнерадостные? Потому что у них всегда есть подпитка!
Я ожидал бурю протеста на такое высказывание, а услышал лишь:
– Ты действительно так думаешь?
– Ну, в общем, конечно да. – Ответ встал в горле комом, не люблю я разочаровывать людей.
– Откуда ты можешь знать?
– Я слишком много общаюсь с детьми, и я знаю многих родителей. Ребенок расцветает – родители увядают, арифметика проста.
– Ты не любишь детей?
– Почему же, люблю, даже очень люблю, но не у себя дома. Дети – это существа, которые помогают этому миру держаться. У них еще незамутненный разум, они чисты. Именно поэтому я могу работать с детьми, но плохо отношусь ко взрослому населению этой планеты.
– А как же счастливые семьи?
– И чем же они счастливы?
– Их счастье в детях!
– Вряд ли, их счастье в их надеждах на детей. Многие, в большинстве своем бессознательно, считают своих детей долговременным проектом, который должен в конечном итоге реализоваться. Зато как только ребенок выпадает из намеченного пути, начинаются побои, отлучение от семьи, выбрасывание из квартиры, лишение наследства.
– Но природа – она же дала нам способность любить, радоваться своим детям, – попыталась она применить свой последний аргумент.
– Ты говоришь о животном инстинкте? Так на то человек и старается быть выше животных, чтобы управлять своими инстинктами, вот и все. Кто-то справляется и замечательно живет, а кто-то подчиняется и рожает, рожает, рожает.
– Похоже, ты так и не повзрослел, – грустно сказала она.
– Это точно, но давай отложим этот разговор на годик, а потом ты меня спросишь еще раз. Может быть, я изменюсь?!
– Хорошо, через год я спрошу тебя снова, и только попробуй мне так же ответить! – Она ехидно улыбнулась, притворно набрасываясь на меня и хватая руками за горло. Ее хват быстро перешел в объятия, и мы молча сидели обнявшись, думая о чем-то своем. Я люблю такое время, когда мы вот так сидим молча, обнявшись. Мысли текут своим чередом, а мы сидим и наслаждаемся обществом друг друга, делясь теплом своих тел, и нежностью, которая сквозит во всех, на первый взгляд еле заметных ласковых прикосновениях и поглаживаниях. Человек со стороны вряд ли бы что-то заметил – сидит себе парочка и сидит – но единение душ, сплетение тел, это все непередаваемые ощущения. Может быть, мы и не две нашедшие друг друга половинки, но мы очень друг другу подходим.
* * *
Зима – это очень хорошее время для размышлений. Идти никуда не хочется, холодно, противно, все, как говорится, белым-бело. Наверное, не зря в некоторых странах белый цвет – это цвет смерти. Я с этим совершенно согласен, ведь зима со своим снегом все замораживает и останавливает, останавливает бегущий жизненный сок в деревьях, усыпляет некоторых животных и насекомых, даже птицы бегут от нее куда подальше. Не все, конечно, есть продвинутые представители птичьего царства – вороны, воробьи и голуби. Их уже ничем не истребишь, да и не удивишь. Тридцатиградусный мороз – и ничего, прижались друг к другу или к веткам, распушили перья, и отлично. Еда под боком (благо помоек хватает), туалет вообще везде, так что живи – не хочу. А если жара тридцать градусов, так еще лучше – мясные отходы быстрее разлагаются, распуская вокруг себя умопомрачительные запахи, которые можно учуять и за пару кварталов от источника. В большей степени это относится к воронам, конечно, но и голуби не отстают – жуют все, что в клюв лезет. Вероятно, скоро перейдут на бумагу, резину и другие отходы человеческой жизнедеятельности. В небольшом отдалении стоят воробьи, которые съедают все хлебокрошечные изделия, находящиеся в округе. Как они успевают – непонятно, но голубям и воронам крошки перепадают нечасто.