Янычарский ага никого не хвалил просто так, — как и всякий сильный воин, он с почтением относился к мужеству противника, а стало быть, у него имелось достаточно оснований, чтобы отвечать именно таким образом.
— Хорошо… Отпустите всех женщин, они мне больше не нужны. Можете поступать с ними так, как вам заблагорассудится. А вот эту… отведите ко мне на корабль. И пусть ее оденут в те платья, какие подобает носить при ее красоте, — распорядился паша, и, не оглядываясь, направился на корабль.
Он нашел то, что искал, а следовательно, в городе ему больше делать было нечего.
* * *
Паша Хабибулла не расставался со своим гаремом даже на море. Женщины скрашивали повелителю не только походные будни, но разделяли с ним радость от занимательных путешествий. Они были для него, что ятаган для янычара или четки для муллы. С ними ему было спокойно, и, ощущая их близкое присутствие, он обретал уверенность, словно и не покидал родной дворец. Но сейчас их бессмысленное кудахтанье в соседних каютах только раздражало его — высадить бы их всех на какой-нибудь остров, и пускай хотя бы месяц поживут без своего господина.
Единственной женщиной, не досаждавшей ему последнюю неделю, была Вероника. Она уже успела прийти в себя и теперь посматривала на пашу с некоторым интересом. Но Хабибулле хотелось большего. Он бы мог взять девушку силой — повелел бы распять гордячку на брачном ложе и беспрепятственно вошел бы в нее, доказав тем самым свое господство. Но ему хотелось иного — а именно абсолютной власти над гяуркой. Чтобы она пришла в его покои не сломленной гордячкой, а покорной женщиной, сняв с себя все одежды.
Паша Хабибулла понимал, что если ему все-таки удастся завоевать расположение красавицы, то это будет самая трудная его победа, сравнимая разве что с завоеванием вражьего форта. Паша готов был идти на приступ.
Когда Хабибулла распахнул дверь, Вероника стояла у зеркала, расчесывая густым гребнем слегка вьющиеся локоны. При его появлении ее лицо заметно напряглось, а потом губы сложились в прежнюю линию, чуть волнистую, заметно капризную.
Что может быть для женщины важнее красиво убранных волос?!
Хабибулла сделал несколько шагов. Потом взял девушку за плечи и слегка развернул к себе. Глаза у нее были насыщенного изумрудного цвета. Такого цвета вода бывает у опасных атоллов.
Силой ее не завоевать, это точно. Для победы требуется нечто другое. И будто бы ослабев, паша согнулся в коленях. Обхватил девушку за талию и уткнулся головой в ее живот.
— Господи, ты даже не представляешь, как я ждал встречи с тобой, — поймал паша девичьи ладони в свои сморщенные старческие руки. — Я мечтал о такой женщине, как ты, всю свою жизнь.
Хабибулла поднял голову и натолкнулся на девичий взгляд, полный недоумения. Зрелище было ужасным и нелепым одновременно. Человек, перед которым склоняли головы крепости и города, вдруг преклонил колени перед своей пленницей. Ей бы поднять повелителя с колен или опуститься с ним рядом, а она, ошарашенная его падением, смотрела на пашу с высоты своего малого роста так же надменно, как это делает птица, взирая на скрюченного червя. Вот сейчас изловчится и клюнет престарелого пашу в самое темечко.
Не случилось. Ее губы, еще минуту назад капризные, вдруг плаксиво изогнулись.
— Я не могу!.. Встаньте, — взмолилась девушка.
— У меня было много женщин, но ни одна из них не сумела ранить мое сердце так, как это сделала ты. Будь же моей! Я брошу к твоим ногам все сокровища мира, — пообещал паша.
Подбородок девушки горделиво приподнялся.
— Ты предлагаешь наследнице рода Артуа быть твоей наложницей? — гневно изогнулись брови красавицы. — Я лучше предпочту смерть!
Паша не без оснований считал, что умеет говорить. Не будь у него этого дара, то, возможно, его победы на любовном фронте были бы не столь ощутимы. А так по всему Средиземноморскому побережью народилось немало детей, что с уверенностью могли бы назвать его своим отцом. Но сейчас он осознал, что все свои победы отдал бы за привязанность этой девушки.
Восемнадцатилетняя девица выглядела холодной, точно выступающая из воды скала.
— На этой земле есть только один человек могущественнее меня, это Сулейман Кануни. Я не предлагаю тебе быть наложницей, я хочу, чтобы ты стала моей женой. — Паша Хабибулла сделал паузу, а потом, собравшись с духом, продолжал: — И не просто женой, а первейшей из жен. А как только от нашего союза родится сын, он станет законным наследником всего того, что я имею, — торжественно пообещал паша Хабибулла.
Паша сам испугался сказанных слов. От трех жен у него было шестеро детей (гарем не в счет — это всего лишь театр развлечений, где он любит проводить время, отдыхая от государственных дел). И лишь старший из его сыновей — Абдулла, рожденный от дочери персидского султана, имел право называться его наследником. Юноша уж не однажды доказал свое право на престолонаследие, заменяя отца как во дворце, во время переговоров с послами, так и на море, во время сражений с неверными. И если сейчас выбрать первейшей женой чужестранку, то это значит обидеть не только могущественную персидскую династию, но и старшего сына, к которому Хабибулла был по-особенному привязан.
А там и до распрей всего лишь шаг.
Разумом осознавая возможные последствия, паша Хабибулла ничего не мог поделать со своим сердцем, неутомимо тянувшимся к молодости. Причем так же ненасытно, как тянется к теплым лучам солнца пробившийся из-под земли весенний росток. Паша Хабибулла остановил взгляд на высоких грудях молодой гяурки, и глаза старика вспыхнули алчным огнем — такая женщина способна спалить дотла. От такой любви может остаться только пригоршня пепла. А потом, сдунув тлен, женщина пойдет своей дорогой дальше, позабыв о случившемся.
В лице Вероники что-то изменилось. Взгляд ее неожиданно потеплел (а может быть, ему это всего лишь показалось). Широко распахнув ресницы, она спросила:
— Вы предлагаете мне свою руку?
Очень нелепо выглядит старик, стоящий на коленях перед восемнадцатилетней девушкой. А если он еще наделен и немалой властью, то ситуация и вовсе абсурдна.
Впрочем, ситуация не нова. Подобное происходило и тысячу лет назад — старый распутник, вдохнув аромат молодости, решил сорвать благоухающий цветок.
— Не только руку, но и свое сердце, и очень прошу тебя, чтобы ты не разбивала его. — Хабибулла поднялся с колен. Нет, он не дряхлый старик, а пылкий любовник, и сегодня же вечером он докажет ей это. — В знак любви я подарю тебе свои семейные святыни… Вот, взгляни, — протянул он ей рулон, который принес с собой. — На этой картине изображен эмир Искандер, он основал нашу династию. Говорят, что мы с ним похожи друг на друга, как две капли воды, хотя нас разделяет более трехсот лет. На этой картине сцены из Страшного суда. Ад! Мы называем его джаханна. Взгляни сюда! Паша развернул перед девушкой картину. Хабибулла смотрел на нее тысячу раз, и всякий раз она воспринималась по-новому. Он с интересом ждал, какое впечатление картина произведет на девушку.