— Почему?
— Я разбираюсь в этих знаках. Они утверждают, что я, как хозяин этих картин, должен убить человека, который передаст мне их.
— Вы шутите?
— Нисколько. Магические знаки — штука очень сильная.
Савелий увидел ствол «кольта», направленный ему в живот.
— Хотите убить точно так же, как проделали это с Чернопятовым.
— Вы и об этом знаете. Похвально! Быдло, которое хотело стать масоном. Впрочем, ничего удивительного. Он всегда тянулся к привилегиям. Он получил то, что заслуживал, предав родителя, который его любил… по-своему. Эти картины я знал с детства, они висели в кабинете моего отца. И мой сыновний долг вернуть их домой. А Чернопятов… — Поморщившись, он добавил: — …Мой сводный брат подбил Барановского выкрасть их, переправить в Париж и спрятать в банке, где работал. Якобы для того, чтобы подыскать для шедевров хорошего покупателя. И таким образом они вышли на «графа д'Артуа» и подсунули ему фальшивки. С этого самого момента их участь была предрешена. А потом мой братец вознамерился выкрасть эти картины из банка для себя, к чему привлек и вас. Но вы оказались хитрее.
— Был убит еще и художник, — напомнил Савелий.
— С чего вы решили, что это сделал я?
— Я был в потайной комнате, когда это произошло.
— Ах, вот как! — слегка удивился Строганов. — А вы не задумывались, почему Чернопятов обратился именно к этому художнику?
— Объясните.
— Дело в том, что художник тоже был воспитанником моего отца. Строганов, рассмотрев в юноше талант, отправил его учиться в Париж. Обратно тот уже не вернулся. Так что Чернопятов и художник знали друг друга с детства. Чернопятов дал ему картины, чтобы тот сделал с них копию. Когда же работа была завершена, то художник вернул ему фальшивки, а себе оставил оригинал. Мой сводный братец так и не понял, что таскал с собой копию.
— Вот, значит, как.
— Теперь вы знаете много. Иногда это мешает. Не грустите, — белозубо улыбнулся Строганов. — Не вы первый и не вы последний.
— Как вас называть: Строгановым или, быть может, Янычаром? — спросил Савелий.
— О! Вы знаете и об этом. Так вы опаснее, чем я полагал… У меня много имен. Можете называть Вольдемаром, как и прежде… Можете Янычаром. Теперь это не имеет никакого значения. Во всяком случае, для вас.
— Вы решили избавиться от всех свидетелей?
— Можете назвать это и так. — Ствол пистолета поднялся чуть выше, теперь он смотрел в самое сердце Савелия.
— Зачем же вы убили Артуа?
— Он мешал нам. Так же как и вы. Жаль, что я не остановил вас раньше!
Набережная продолжала безмятежно жить своей жизнью. Одна пара, опершись о парапет, о чем-то разговаривала, наблюдая за течением реки. Другая — стояла у стены дома, закрывшись от солнца широким зонтиком.
Художник, видно, устал, сложив этюдник, он направился к лестнице, ведущей с набережной на улицу.
Строганов, заметив приближающегося художника, слегка прикрыл полой сюртука «кольт». Неожиданно отчаянно взвизгнула дама, показывая на проплывающий у берега предмет. Взгляды всех невольно обратились в ее сторону. Строганов лишь слегка вильнул глазами — в тот же миг художник сделал два быстрых шага и с коротким замахом ударил его этюдником в висок. Потеряв равновесие, Строганов сделал неуверенный шаг в сторону и ухватился обеими руками за перила. Грохнулся о камни выпавший пистолет. Не давая ему опомниться, художник ухватил Строганова за отвороты сюртука и с размаху ткнул его лицом в парапет. Хрустнула разбитая переносица, и из носа обильно брызнула кровь.
— Ну что вы стоите? Он сейчас очухается! — прикрикнул на застывшего Савелия художник. — Давайте оттащим его в сторону!
Всмотревшись в художника, Савелий с удивлением узнал в нем генерала Аристова. Как он не узнал его сразу? Вот уж действительно мастер перевоплощений!
— Да, сейчас, — понемногу приходил в себя Савелий.
Савелий посмотрел на воркующую молодую пару. Странно, но фигура женщины показалась ему знакомой. Но, даже когда она обернулась, показав свое лицо, Савелий не сразу поверил увиденному, — перед ним была Лиза! Собственной персоной. И вовсе не та, которую он привык видеть, — беззаботное, словно бабочка, создание, разъезжающее по всему Парижу в поисках какого-нибудь модного пояса. А другая, совершенно незнакомая женщина, необыкновенно собранная и волевая.
Она едва улыбнулась растерянному Савелию, словно их связывало всего лишь шапочное знакомство, и уверенно направилась к «художнику».
За Елизаветой ненавязчиво, соблюдая дистанцию ровно в два шага, следовал молодой уверенный хлыщ в шикарном костюме. На жиголо не похож, скорее всего, из каких-нибудь богатеньких нуворишей, которые заполонили весь Париж. Бог ты мой, да это никак Виталий собственной персоной!
Уверенно, не обращая внимания на подошедших, Григорий Васильевич связывал пленнику руки. Тот лишь безвольно покачивал головой, из разбитого рта на белый воротник сочилась кровавая слюна.
— Что вы собираетесь с ним делать? — строгим, не свойственным ей тоном, спросила Елизавета.
Генерал Аристов удивленно взглянул на нее.
— Барышня, — серьезно сказал он, — вы проявляете неуместное любопытство. Но если это вас так интересует, отвечу: сейчас я свяжу его как следует и брошу в Сену. Если вы так настойчивы, мадам, я могу сдать его в полицию.
Елизавета стояла к Савелию немного боком, и он видел ее красивый профиль. Брови барышни слегка искривились. Савелий посмотрел на этот неправильный излом и вдруг осознал, что он совершенно не знает Елизавету. Точнее, знаком лишь с ее оболочкой — красивой, очень привлекательной, а под ней существует совершенно другая Елизавета, о которой он даже не подозревал.
Похоже, что Аристов был слегка обескуражен настойчивостью Елизаветы и даже с некоторой мольбой взглянул на Савелия — дескать, эта ваша женщина, вот вы с ней и разбирайтесь!
Джентльмен, стоявший за спиной Елизаветы, не принимал участия в разговоре. Он выглядел холодным, как кусок камня, и был невозмутим, как языческий божок. Савелий испытал нешуточную ревность. Оказывается, у его женщины в Париже была какая-то своя жизнь. Уж не с этим ли молодым человеком она прочесывала Париж в поисках модной шляпки? А может быть, она встречалась с ним вместо походов по магазинам?
Савелий, не сумев подавить ревность, сделал решительный шаг ей навстречу.
— Елизавета, мне кажется, нам с тобой нужно серьезно поговорить.
— Милый, в следующий раз.
Длинные и прохладные пальцы коснулись его щеки, заметно остудив его пыл.
Повернувшись к генералу, она протянула руку и разжала ладонь. Между пальцами Савелий увидел ассигнацию в сто франков, точнее, ее половинку.
Генерал Аристов сдержанно кашлянул. Осторожнее, чем следовало бы, вытянул из пальцев барышни половинку банкноты, несколько нервознее, чем следовало бы, выудил свою и, сложив их между собой, легко убедился, что это половинки целого.