– Так почему ты напал на меня в подъезде? – не поняла я.
– Ну ты и дурочка… – расстроился Антон – Не нападал я на тебя в подъезде, хотел поговорить с тобой, предупредить, что ты в опасности. Ну, продолжала ты мне нравиться, понимаешь? За тобой следили – возможно, и не всегда, но я не хотел рисковать. Ну, провернул такой финт, зная, что ты направляешься к дому. Пробрался через крышу соседнего здания. Да, немного не в форме был, растерялся, увидев тебя, не сразу нашелся, что сказать. А ты перепугалась и давай меня избивать без всяких причин! Вот скажи, Евгения, почему ты меня все время избиваешь? Уже второй раз. Что я тебе сделал?
– О чем ты хотел меня предупредить? – подавив смешинку, спросила я.
– О том, что ты можешь остаться без бизнеса, и это еще не самая крутая неприятность, которую тебе уготовили. Имелась информация, что в теме полиция, но мне и в голову не приходило, что это твоя соседка. Я бросился за тобой, у меня дыхание перехватило от твоих оплеух, дара речи лишился, а тут эта мымра вышла… Ну не знал я, что она точит на тебя зуб. Думаю, не буду мерцать, успею еще с тобой поговорить. Побежал наверх и был таков. Но встретиться с тобой не удалось, через день меня прибрали – на съемной квартире. Тут-то и понял я, что собой представляет твоя Эльвира… Она знала, кто я такой, но информация, что пойман сбежавший год назад подозреваемый, не разглашалась – до поры до времени. Намечался комплекс «следственных мероприятий» – для узкого, разумеется, круга лиц. А позавчера пришла ко мне в камеру и давай издеваться – мол, всё, тебе хана, да и Женьке, собственно, тоже. Намечается, мол, одно выездное мероприятие, на которое вы оба приглашены, хотя она еще не знает. И что я мог предпринять? Зубами перегрызть решетку?
История звучала диковато, но все вроде сходилось.
– А тот тип, которого поймали менты? – вспомнила я. – Эльвира еще до поездки говорила, что взяли типа, промышлявшего по подъездам. Мелкий вор, рецидивист… как его? То ли Луговой, то ли Луговец.
– Не знаю, – отозвался Антон. – Возможно, и есть такой в природе. А может, с ходу выдумала, чтобы усыпить твою бдительность.
– Вот скажи, – разозлилась я, – какого черта я перед тобой распиналась – за жизнь, все такое, если ты и так про меня все знал?
– Ну, положим, не все. Зато время провели, и душу ты облегчила… Жень, может, хватит там сидеть, а? – взмолился он. – Ну ей-богу, на улице не Сочи. Сквозняки, ночь на дворе. Возвращайся в пещеру. Завтра рано вставать, чтобы проскочить через лес, пока менты не начнут его прочесывать.
«А почему это я должна с ним спать?» – подумала я, выбираясь из кустов.
– Давай руку, помогу тебе забраться, – заулыбался Антон.
– Еще чего, – фыркнула я, – сама поднимусь. – И гордо прошествовала мимо него в жилище доисторического человека.
– Какие мы суверенные, надо же. Ну и характерец у тебя, – вздохнул он мне в спину.
– Нормальный характерец, – отрезала я. – Это у тебя нервы слабые.
Самое поразительное в этой истории, что наступило утро. Я проснулась безупречно выспавшаяся, хотя все кости ныли и страдали. «Постель» была разбросана по всей пещере, и возникало чувство, что всю вторую половину ночи я спала на голом полу. Опухший Антон сидел на своей лежанке позади прогоревшего костра и сильными движениями массировал череп. Упражнение, видимо, шло на пользу: сбившиеся в кучку зрачки расползались, занимая в глазных яблоках положенные места.
– Ну ты и храпишь, – проворчала я, – глушитель бы к тебе приделать.
– А ты стонешь и ворчишь, ворчишь и стонешь, – недовольно парировал он.
Потом мы оба с тревогой обратили свои взоры к выходу, за которым увлеченно пели птички и дул порывистый ветер. Я на корточках доползла до порога, высунулась наружу и, вернувшись обратно, с сарказмом заметила:
– Доброе утро наступает в обед. Ну правильно, кто рано встает – тот весь день ходит дурак дураком.
– Намекаешь, что рассвет уже был? – потряс свои вставшие часы Антон. – Ты обратила внимание, где солнце?
– Там, – показала я большим пальцем на потолок и принялась разглядывать собственный циферблат, устройство под которым также приказало долго жить. – Всё это приводит к неутешительному выводу, что кто-то из нас очень любит спать. Вероятно, это норма для умелых альпинистов, пловцов и прочих крутых парней. Но это еще не все, к солнышку стремительно приближается черная туча, и что-то мне подсказывает, что через минуту грохнет запоздавший майский гром и нас зальет.
«Майский» гром прогремел через минуту. На улице сделалось темно, ветер задул с утроенной силой. В этом «доме» не оказалось ни воды, ни мыла, ни зубной щетки. Зато была еда – не съеденная вечером по понятным причинам. «Не говори, что это такое, – и потом не говори», – попросила я, зажмурилась… и жадно съела свою половину тушки. Сделала предупреждающий жест – заткнись, ни слова, ни полслова! Он покорно отвернулся и, посмеиваясь, уничтожил свою порцию. Дождя пока не было, но погода уже портилась – ветер безжалостно трепал листву кустарника, гудел в сквозных расщелинах. Небо заволокло темными грозными тучами, они, покачиваясь, плыли в западном направлении. «Следуем за тучами, – провел инструктаж Антон. – Погода способствует. Дождя пока нет, будем надеяться, что и не будет. А если промокнем… то нам уже ничего не страшно. Нужно пробежать порядка полутора километров. А там посмотрим, как вырваться за флажки».
Мы завязли на первой же стометровке. Этот день оказался, как и вся моя жизнь, тяжелым и беспросветным. Мы карабкались по скалам, с которых меня постоянно сдувало ветром, протискивались через узкие расщелины, обходили подозрительные трещины в земле и черные провалы. Несколько раз начинался дождь, но быстро прекращался. Я поначалу неплохо себя чувствовала: выспалась, не очень голодная (во рту остался привкус странного мяса), а самое главное – теперь я могла ни о чем не думать. Пусть другие думают. Человек, которому я вручила свою судьбу, прокладывал дорогу и деловито сопел. Я не знала, как относиться к его рассказу, что там было правдой, а что «творческим вымыслом», но хотелось ему верить. Минут через двадцать мы выбрались из каменного кошмара (метров семьдесят, думаю, прошли), тут и началось светопреставление! Гром ударил прямо по макушке – с такой силой, что я заткнула уши. Антон схватил меня за шиворот и потащил к двухметровому обрыву, за которым начинался лес. Он спустился в пропасть на вытянутых руках, прокричал сквозь очередное извержение:
– Падай, ловлю!
Я обрушилась, как снежная глыба с козырька подъезда. Он наивно думал, что я легкая, а я раздавила ему ребра, сплющила ступню и посеяла новые сомнения в целесообразности своего спасения.
– Слушай, ты, падающая звезда, – рычал он, кривясь от боли, – тебе хоть кол на голове теши, – не успокоишься, пока окончательно меня не добьешь…
Мы вязли в лесу, перебираясь с кочки на кочку. Все пространство между кочками было завалено гнилыми ветками и коряжинами, а свободные от них участки подозрительно чавкали и прогибались. В лесу нас и застиг кратковременный шквалистый ливень, от которого мы успели спрятаться под юбочкой развесистой ели. Я сидела, съежившись, втянув голову в плечи, а этот парень посматривал на меня с какой-то виноватой лукавинкой. В его присутствии мне было неловко. Откуда он взялся на мою голову? Дождь закончился, мы продолжали месить грязь. По мнению Антона, осталось одолеть не больше километра по пересеченной местности, и можно будет спокойно лезть через ограду. А там – здравствуй, свобода и новые неприятности! Он бормотал, прокладывая путь: «Уже просвет белеет, двести метров открытого пространства, еще один лесок… и даже не спрашивайте, Евгения Витальевна, откуда мне это известно…» Еще и утешал меня: далеко не факт, что менты нас ищут, мы мертвы – с этим трудно поспорить. «Лестницу», по которой Антон спустился с обрыва, конечно, нашли, и что с того? Про смертельный порог этот беглый арестант не знал – и благополучно в нем сгинул, не такой уж он ловкач. А меня и подавно смыло с водопада – причем не факт, что до водопада я добралась в живом виде…