– А после что было?
– А опосля Федор и Константин вежливо предложили ему удалиться.
– Вежливо? – недоверчиво переспросил Щенятов.
– Вежливо, – подтвердил буфетчик. – А этот длинный затеял драку. Проломил голову одному вышибале, сторожу то есть, и сломал нос другому. Мастак он драться, да-а…
– Дальше, – приказным тоном велел Щенятов.
– А дальше длинный преспокойно ушел, – сообщил буфетчик так, словно сам удивлялся, как это у того длинного получилось вот так вот спокойно уйти. – Вместе с Референтом.
– У Референта был с собой портфель?
– Вроде был. Нет, точно был.
– А вы не приметили, тот, длинный, что-нибудь передавал Референту?
– Нет, не заметил, – ответил буфетчик. – Водочки откушать не желаете?
– Желаю, – признался Щенятов. – Но не могу. Служба.
* * *
Зизи явно скучала. Ни денег, ни клиентов – тоска. А тут еще этот легавый прицепился: что за длинный, каков из себя, особые приметы.
– Да не было у него никаких особых примет, кроме того, что долог, как пожарная каланча, – раздраженно отвечала она на вопросы приставучего надзирателя. – Ну, разве что… – она прикусила язычок и нахально посмотрела на Щенятова. – Слушай, поднеси стопочку. Тогда я разговорчивее стану, факт.
Щенятов зло зыркнул, промолчал, кивнул половому. Тот подлетел соколом:
– Слушаю-с…
– Стопку водки и пива, – коротко приказал Петр Иванович.
– Кружку, стакан?
– Чайный стакан пива.
– И папирос, – нагло добавила Зизи.
– И пачку папирос, – буркнул Щенятов.
– Не боись, на мне не разоришься, – выдохнула мамзель, махнув разом стопку. Отхлебнув пива, она закурила и пустила в потолок голубоватое колечко. – Ты знаешь, я тут недавно в зоосаду была. Один клиэнт меня туда водил. Чокнутый. Ему, вишь ли, захотелось на природе сношения со мной поиметь, и чтобы, значит, звери выли. Ну, спустились мы, стало быть, к протоке, зашли в кусты. Звери рычат, птицы чвыркают – гвалт стоит, хоть уши затыкай. А клиэнт мой довольный, говорит:
«Это место аккурат подходящее, давай, – дескать, – скидывай штаны».
Ну, сделал он свое дело и сказывает:
«Хочешь, – мол, – на предков своих взглянуть, коли уж все равно сюда пришли»?
Я говорю:
«Каких предков? Мои предки все на Кизическом погосте».
А он:
«Нет, на самых первых, от которых все человеки на земле произошли».
Я же говорю, чокнутый какой-то. Ну, подходим мы, значит, к одной клетке. А там зверюга сидит здоровенная, под два метра ростом, горилла прозывается.
Она замолчала, пуская в потолок дымные кольца.
– Ну и что? – спросил Петр Иванович.
– Что – что ? – удивленно посмотрела на Щенятова Зизи.
– Что дальше-то?
– А ничего, все, – усмехнулась проститутка.
– Как все?
– Ну, какой же ты непонятливый, – закинула ногу на ногу Зизи. – Эта горилла была точь-в-точь как тот, что сидел с Референтом. Руки до колен и брылы вот такие, – вытянула она губы. – Словом, чистая обезьяна.
* * *
Савелий уже стал терять всяческую надежду, как дверь все же открылась, и из нее вылетела дородная женщина, едва не сбив его с ног. Стремглав пронесясь по коридору несколько саженей, она скрылась в одном из нумеров. Затем в дверном проеме показалась широкоскулая физия Мамая. Он довольно улыбался.
– Ну, наконис-тэ, хузяин, – сузил он глаза до узких щелочек. – А ту я весь извелся издесь адын.
– Да, я вижу, как ты извелся, – сыронизировал Савелий. – Изошел прямо-таки весь от скуки и печали. Потому, верно, и дамочку пригласил. От скуки.
– Тушнэ, говоришь, хузяин, скущнэ и пищальнэ, – подтвердил Мамай, пропуская Савелия в комнату.
– Ну что, Мамай, – войдя в нумер, сказал Родионов. – Отдых твой закончился.
– На дило идем, хузяин? – довольно осклабился Мамай.
– Идем, только не сегодня, а в субботу ночью, – немного остудил горячего татарина Савелий. – Ежели все сделаем чисто, пропажи хватятся только в понедельник утром. А мы к этому времени будем уже к Москве подъезжать… Слушай, чего тебе надлежит сделать.
Родионов на мгновение смолк, как бы удостоверяясь, внимательно ли слушает его Мамай. Тот был весь внимание.
– Значит, так, – продолжил Савелий. – Перво-наперво ты сегодня сходишь на вокзал и купишь билеты на двадцать седьмое число до Москвы на ночной поезд. Нам с Лизаветой – первый класс. Сам поедешь вторым классом. Наши билеты отдашь Лизавете.
Родионов снова на мгновение замолчал, внимательно глядя в глаза Мамая.
– Теперь же, немедля, найди по объявлениям в газетах, кто продает собственный выезд. Что угодно: пролетка, дрожки, шарабан, лишь бы лошади были хорошие. Купи, не торгуясь, и схорони до субботы на постоялом дворе. Дай денег хозяину двора, чтоб охранял. И сам присматривай. Головой отвечаешь. А двадцать седьмого, часиков в десять вечера мы с тобой должны вот что сделать…
Родионов понизил голос, и более четверти часа они беседовали почти шепотом. Говорил преимущественно Савелий. Когда он закончил, Мамай поднял на него восхищенный взор:
– А и хитырый же ты, хузяин, хуже татарина, клянусь Всевышним, да продлит он дыхание твое. Какую обманкэ пыридумал! – восторженно воскликнул он.
– Ладно, не хвали меня раньше времени, – усмехнулся Родионов. – Так ты все понял, Мамай?
– Высе, хузяин.
– Послушай, когда ты, в конце концов, перестанешь звать меня хозяином? – в который уже раз спросил Савелий.
– Латны, больше не буду.
– Тогда, до встречи.
– До встырещи, хузяин…
Сегодня к Васильеву в Управление Савинский пришел сам. Не позвонил, не дотянул, покуда за ним пришлют или придет сам полицеймейстер, – пожаловал собственной персоной. Да еще надзирателя Щенятова с собой прихватил, ибо сведений имелось полный короб и требовали они скорых и безотлагательных решений.
Полицмейстер Васильев восседал за большим письменным столом и был весьма удивлен появлением начальника сыскного отделения живьем. Подобное случалось крайне редко, да еще по инициативе самого Николая Ивановича. Полицмейстер не стал всплескивать руками и иронизировать по поводу столь необычного явления – понял сразу, что в данный момент это неуместно и что Савинский пришел не с пустыми руками.
Николай Иванович сначала попросил полицмейстера выслушать Щенятова. Тот обстоятельно изложил весь ход своего дознания и замер, ожидая вопросов, которые не заставили себя долго ждать.