— Ваша сестра любит женщин?
— Да, и, как бы это ни противоречило морали ограниченных людей, так все же лучше, чем совсем никого не любить. Может, теперь нам исследовать эту таинственную улицу? Мы же за этим сюда пришли.
Почерневший от старости деревянный дом, казалось, молча наблюдал за пришельцами. Однако в конце улицы никакой лестницы не оказалось и ничто не напоминало Алисе сцены из ее кошмара.
— Простите, — сказала она, — мы только зря потратили время.
— Вовсе нет, от прогулки у меня разыгрался аппетит, а в конце проспекта я приметил кафе, которое показалось мне более живописным, чем обеденный зал в отеле. Вы против живописных мест ничего не имеете?
— Нет, скорее наоборот, — сказала Алиса, беря Долдри под руку.
В кафе было полно посетителей, в воздухе плавали густые клубы сигаретного дыма, так что зал едва можно было разглядеть. Однако Долдри приметил в глубине маленький столик, к которому и повел Алису, расчищая себе дорогу. Алиса села на банкетку, и за едой они продолжали говорить о детстве. Долдри происходил из буржуазной семьи и рос вместе с братом и сестрой. Алиса была единственным ребенком, а ее родители занимали более скромное социальное положение. В юности оба чувствовали себя одинокими — не от недостатка любви или внимания, а в силу их натуры. Оба любили дождь, но ненавидели зиму, оба мечтали за школьной партой, оба впервые влюбились летом, а первое расставание пережили осенью. Он ненавидел отца, она своего боготворила. В январе 1951 года Алиса угостила Долдри его первым кофе по-турецки. Долдри засмотрелся на дно чашки.
— Кажется, здесь принято гадать на кофейной гуще. Интересно, что пророчит ваша?
— Можно сходить к гадалке, специализирующейся на кофейной гуще. Посмотрим, совпадут ли ее предсказания с тем, что говорила гадалка в Брайтоне, — задумчиво сказала Алиса.
Долдри взглянул на часы:
— Это было бы интересно. Но позже. Нам надо вернуться в отель, у нас встреча с гидом.
* * *
Джан ждал их в холле. Долдри представил его Алисе.
— На вас, мадам, вблизи смотреть еще приятнее, чем вдали! — воскликнул Джан, покраснел, поклонился и поцеловал ей руку.
— Вы очень любезны. Надеюсь, я правильно поняла смысл? — сказала она, повернувшись к Долдри.
— Безусловно, — ответил тот, раздраженный фамильярностью Джана.
Однако, судя по пунцовым щекам гида, комплимент сам собой сорвался у него с языка.
— Приношу вам свое прощение, — сказал Джан. — Я не хотел сделать вам неприятность, просто вы неизбежно гораздо очаровательней при свете дня.
— Думаю, смысл мы уловили, — сухо прервал его Долдри. — Продолжим?
— Совершенно прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал Джан, окончательно запутавшись.
— Долдри мне сказал, что вы лучший гид в Стамбуле, — сказала Алиса, чтобы разрядить обстановку.
— Это точно правда, — ответил Джан. — И я в вашем всеобщем распоряжении.
— И лучший переводчик?
— Одинаково, — ответил Джан, и его лицо еще гуще побагровело.
Алиса расхохоталась.
— По крайней мере, нам не будет скучно, вы мне очень нравитесь, — сказала она, успокоившись. — Идемте! Посидим в баре и обсудим наши общие дела.
Джан пошел вперед, Долдри последовал за ним, испепеляя его взглядом.
— Я могу вам сделать встречу со всеми парфюмерами Стамбула. Их немного, но они абсолютно превосходные в своем деле, — заявил Джан, выслушав долгую повесть Алисы. — Если вы останетесь в Стамбуле до начинания весны, я вам также покажу сельскую местность, у нас есть заросли роз чрезвычайно пышные, на холмах примечательные смоковницы, липы, цикламены, жасмин…
— Не думаю, что мы задержимся так надолго, — сказала Алиса.
— Не говорите так, кто знает, что вам даст будущее? — ответил гид, и Долдри пнул его под столом ногой.
Джан подскочил и сердито взглянул на Долдри.
— Мне нужно половина дня, чтобы организовать для вас знакомства, — сказал Джан. — Я выполню несколько телефонных звонков и завтра утром смогу забрать вас прямо отсюда.
Алиса пришла в радостное возбуждение, как ребенок накануне Рождества. Ей не терпелось познакомиться с турецкими коллегами и увидеть, как они работают, и она напрочь забыла, что еще совсем недавно хотела вернуться домой.
— Как чудесно! Благодарю вас! — воскликнула она, пожимая Джану руку.
Джан поднялся и спросил, не мог бы Долдри проводить его до холла: он хотел сказать ему пару слов. Остановившись у вращающейся двери, Джан наклонился к Долдри и тихонько сказал ему на ухо:
— Мои тарифы только что возросли!
— С чего это вдруг? Мы же договорились о цене!
— Это было до того, как я с жестокостью получил вашим ботинком в мою ногу. Из-за вас я, наверное, завтра выйду из формы, и это меня задержит.
— Бросьте! Не стройте из себя неженку, я вас совсем легонько стукнул, просто чтоб вы лишнего не сболтнули.
Джан смотрел на Долдри очень серьезно.
— Хорошо, — согласился Долдри, — извините меня. Простите, я поступил дурно, хоть и по необходимости. Однако признайте, вы тоже повели себя неловко и едва не проговорились.
— Я не увеличу свои тарифы, но только потому, что ваша подруга полная очарования, и моя работа будет легка.
— Что вы имеете в виду?
— Что я смогу найти за день сотню мужчин, которые захотят ее завлекать. До завтра, — произнес Джан и вышел.
Долдри постоял несколько секунд в задумчивости, потом вернулся к Алисе.
— Что он сказал такого, чего мне нельзя было слышать?
— Ничего особенного, мы обсуждали его вознаграждение.
— Я хочу, чтобы вы вели счет вашим расходам, Долдри. Отель, еда, гид, не говоря уж о перелете. Я вам все верну…
— …до последнего шиллинга, знаю, вы мне это уже сто раз повторили. Но хотите вы того или нет, за столом я вас угощаю. Сделка сделкой, а я должен вести себя как джентльмен, и я от этого не отступлю. Кстати, может, выпьем, чтобы это отпраздновать?
— Что отпраздновать?
— Не знаю. Разве обязательно нужен повод? У меня в горле пересохло. Мы можем, например, отметить знакомство с нашим гидом.
— Мне кажется, еще слишком рано. Пойду отдохну, а то всю ночь глаз не сомкнула.
Алиса оставила Долдри в баре. Глядя, как она поднимается на лифте, он криво улыбнулся ей, а когда девушка исчезла из вида, заказал двойной скотч.
* * *
У края деревянного понтона на волнах качается лодка. Алиса залезает в нее, усаживается в самой середине. Какой-то человек отвязывает веревку, которой лодка привязана к причалу. Берег удаляется, а Алиса думает о том, почему все так чудно устроено, почему кажется, будто в черноте ночи маку гики сосен смыкаются, когда проходишь мимо.