— Нужно ли предложить место старушке, зашедшей в автобус? Девять из десяти, а именно такое соотношение отражает количество психически здоровых молодых людей, говорили: конечно!
Лера усложняла задачу: зашла просто женщина. Ответ был такой же.
— Тогда вам — шестьдесят, а зашла девушка двадцати двух лет с молодым парнем, и они весело разговаривают. Нужно ли ей уступить место?
Возникает пауза. Ответы неоднозначны.
— Вам — шестьдесят, зашла компания двенадцатилетних девчонок, они смеются и хохочут, — не унималась Лера.
— Наверное, нет, — был типичный ответ.
— И, наконец, вам шестьдесят, вам физически трудно ехать стоя. Нужно ли предложить место молодой женщине?
Лера изучала вариантность логического мышления в принятии решений. Начинала она от ясных и простых ситуаций и заканчивала пограничными, обостряя все условия.
Работа ей нравилась. "Остается только найти возраст, с которого можно не выпрямлять свои ноги, но это уже докторская", — смеялась она.
Сейчас ей было не смешно. Сейчас она знала, что предложить место нужно всегда, и это не зависело от логики. Это зависело совсем от другого, того, что не признается наукой как измеряемая вещь. От степени нравственности.
— Верно. Но такая ситуация далеко не пограничное состояние, выбор человека бывает гораздо серьезнее. За все надо платить. Уступая место, ты платишь комфортом. А если нужно платить жизнью близкого человека? Или своей? Иногда поступаешь вовсе не так, как думаешь и как поступил бы, будь ты сторонним наблюдателем. У тебя такое тоже случалось. — Голос собеседника вдруг стал холодным. Лера насторожилась.
"Я уже прошла через самое худшее, — повторила она про себя. — Спокойно".
— Когда твой ребенок умирал в больнице, там умирали еще двое. Необходимо было очень редкое лекарство. И оно было, но только на одного. Твой отец знал главного врача, и ты умоляла его сделать все возможное. Лекарство досталось твоему ребенку. Из тех двоих один выжил. Другой умер, ты убила его.
— Вы хотите сказать, что я виновна в его смерти? — Голос Леры задрожал. — Но если бы я отдала лекарство другому, умер бы мой ребенок! — уже почти прокричала она.
— Может быть, так. А может быть, и нет. Но твоей вины в этом не было бы. А вот смерть другого ребенка уже совершилась.
— Но как же быть с материнской любовью? Моей любовью к моему собственному ребенку?! Даже знай я заранее, что так произойдет, я бы все равно отдала лекарство своему ребенку! Разве не так поступила бы каждая мать?
— Нет, не каждая мать поступила бы так же.
Лера закрыла глаза.
— А если бы я не знала, что там лежат еще двое? — запинаясь, произнесла она.
— Тебе не повезло. Пограничное состояние. Цена объявлена. — И уже совсем тихо, словно сожалея о случившемся, голос добавил: — Видишь, как легко превращает человека в убийцу порыв сделать добро.
Все еще с закрытыми глазами Лера почему-то вспомнила, что читала про религиозные секты, члены которых не позволяют лечить ни себя, ни своих детей. Тогда ей казалось это безумием.
И вдруг медленно, твердо выговаривая каждое слово, она произнесла:
— Так значит, каждый может быть убийцей, не сознавая этого?
— Ты их видела жизнерадостными каждый день.
Молчание длилось несколько минут. Лера стояла, закрыв лицо руками.
— Неужели человек приносит зло людям даже в минуты, когда он искренне помогает ближнему? Неужели невозможно делать добро, не порождая зла? И где взять силы для такого выбора?
— Добро можно делать, только не отнимая. Ты не первая. Все началось очень давно, в тот день, когда, спасаясь, человек отдал предпочтение себе. Зло зародилось и существует. А должно выродиться и исчезнуть.
— Но кто должен подсказать ему выбор, если сам человек думает по-другому?
— Никто. Пусть у него не было времени подумать в тот роковой момент. Но сколько времени у него впереди по сравнению с этим мгновением. И если он не затопчет это воспоминание, не прогонит мысли о нем, то наступит момент, когда он поймет, почему есть другие люди. И займет место среди них. И тогда отдаст то, что отнял.
Воцарилась тишина.
Ее проводник, чуть помедлив, словно выжидая, когда она закончит размышлять, добавил:
— И когда это поймет каждый, на земле исчезнут аборты и войны. Ведь хладнокровно убивающий человек отличается от водителя, по неосторожности сбившего пешехода, только степенью нравственных страданий. От их отсутствия — до невозможности жить с этим. Поверь, аборт гораздо ближе к первому.
Это было так ясно сейчас. Повисла пауза.
Неожиданно для себя Лера произнесла:
— Могу ли я хотя бы на мгновение заглянуть в его будущее? Пусть самое близкое будущее?
— И в свое тоже. Ты получила такое право. Прикоснись к книге и отлистай пять страниц.
Лера протянула руку… и… она могла поклясться, что левая сторона книги неожиданно посветлела. От сильного волнения и переполнивших ее чувств она невольно отдернула ее. "Я ведь могу увидеть не то, что жду, — мелькнуло в голове. — Вдруг это снова какой-то ужас. Я не знаю, как все пошло дальше".
— Смелее. — Голос звучал ободряюще.
Сгусток туманной пыли вырвался прямо из-под ее пальцев. Окружающее исчезло.
— Мама! Мама! Смотри, я научился правильно писать слово "артихектура"!
В комнату вбежал маленький мальчик. "Где-то я уже его видела", — успела подумать она и прижала его голову к себе.
Вошел муж.
— Что-то случилось? Почему ты плачешь?
— Это от радости, — голос, прорывающийся сквозь глухие рыдания, был еле слышен.
— Я уезжаю в посольство, нужно сдать документы. Сегодня последний срок. Французы народ необязательный, еще месяц наверняка протянут, а мой контракт начинается как раз с тридцатого сентября. Надо спешить.
— Мы никуда не едем. — Лера собрала остатки сил.
— Как не едем?
— Мы никуда никогда не поедем. Мы останемся здесь. И не задавай мне больше вопросов. Она решительно поднялась и, оставив Сергея Ивановича остолбеневшим, вышла из дома.
Стояла зима. Над голубым куполом мусульманской мечети рядом с ее домом сияло такое же голубое, только морозное московское небо.
* * *
"Даунята не наказание и рождаются не случайно. Они не могут грешить. Может быть, это дети из будущего, родившиеся не в то время? — почему-то подумала она. — Но кто посылает их к нам? Кто проверяет нас отношением к ним? Кто отбирает из нас лучших?"
На XI Международном конкурсе артистов балета, где китаянка Вентинь превратила зеленоватую ящерицу в околочеловека, "Косточка", как ее называла Елена Петровна, получила первую премию.