Прогнаевского посадили в одиночку, по странному стечению обстоятельств в ту самую, в которой сидел лето, осень и зиму 1904 года вплоть до рождественских праздников пойманный опять-таки, как и Прогнаевский, в Нижнем Новгороде знаменитый маз и церковный вор Варфоломей Стоян. Это он похитил и сжег в печи, согревая утренний чай, почитаемую всею Российской империей икону Казанской Божией Матери, предварительно содрав с нее золотой оклад, усыпанный жемчугом и драгоценными каменьями, и вырвав из него алмазную корону, подаренную для иконы самой императрицей Екатериной Великой. В отличие от оклада и короны, распиленных по частям, следствию так и не удалось отыскать брильянтовый крест от короны, да и верить, что знаменитая икона сгорела в печи, очень не хотелось, поэтому на розыски иконы и креста от короны императрицы был отряжен специальный человек. Им оказался Михаил Васильевич Прогнаевский, который более десятка лет гонялся за призраком этой иконы. Наконец, решив поговорить с самим вором, Прогнаевский посетил его в Шлиссельбургском каторжном централе. Стоян разговаривать не отказался, ответил почти на все вопросы подполковника и признался, что действительно сжег икону в железной печи, а брильянтовый крест спрятал в надежном месте.
— Если я отсюда выйду, — заявил напоследок вор, — я, конечно, им воспользуюсь, чтобы безбедно дожить до положенного срока. Если нет — то пусть он и останется там, где сейчас лежит. Представляете, кто-нибудь найдет его, скажем, через сто лет — вот радости-то будет!
И вот теперь сам Прогнаевский сидел в той самой тюрьме и той самой камере, где начинал свою каторжную эпопею кощун Стоян, дело коего Михаил Васильевич расследовал едва ли не треть всей своей жизни.
Воистину непостижимы пути Господни!
* * *
— Ну, что, Михаил Васильевич, начнем, как говорилось ранее, с Божией помощью?
— Как скажете, господин Савинский.
— Гражданин Савинский, — поправил Прогнаевского Николай Иванович.
— Прошу прощения. Все не могу никак привыкнуть.
Михаил Васильевич был чисто выбрит и походил теперь на прежнего подполковника Прогнаевского, правда, изменились его глаза, в которых застыла неизбывная тоска. Очевидно, арестант понимал всю суть происходящего и был готов к худшему.
— Итак, мне необходимо знать, где вы были и чем занимались после революции и почему проживали под чужим паспортом, — начал Савинский. — Поверьте, это очень важно говорить правду, в ваших же интересах.
— Понимаю, — посмотрел Прогнаевский на начальника милиции. — Что касается паспорта, то я купил его по случаю на ярмарке еще в прошлом году. Мотив: просто опасался ареста. Со своими настоящими документами я был бы арестован в первый же день большевистской власти. И никто бы не стал разбираться, что я десять с лишним лет был занят поисками похищенной иконы, а не политическим сыском и не сажал большевиков в тюрьму. Поставили бы к стенке, и точка!
— Ясно, — произнес Николай Иванович. — А где вы были и чем занимались после революции?
— Жил в Казани, потом перебрался в Нижний. Перебивался случайными заработками: писал за других прошения, какое-то время служил даже приказчиком в бакалейном магазине, потом, когда лавка закрылась, голодал. В общем, ничего интересного.
— К заговору генерала Попова и полковника Ольгина имеете какое-либо отношение?
— Никакого. Я даже не знал о существовании такового.
— И на вас никто не выходил с целью привлечь вас к участию в заговоре?
— Никто.
— Хорошо. С какой целью вы собирались уехать в Астрахань?
— С целью дальнейшей эмиграции из России.
— Вас не устраивает Советская власть? — остро глянул на Прогнаевского Николай Иванович. — Я так понимаю?
Прогнаевский неприязненно хмыкнул:
— А вас, стало быть, она устраивает? Не обольщайтесь, гражданин Савинский, как только большевики изведут всех нас, возьмутся за вас. Все это уже было, вспомните опыт французской революции.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Нет, не устраивает, — глядя прямо в глаза Савинского, ответил Михаил Васильевич. — К тому же в отличие от вас я не вижу при этой власти применения для себя.
— Ну, это вы зря. В органах правопорядка и среди военных весьма много бывших специалистов, — сказал Николай Иванович примирительно. — Новая власть их ценит именно как опытных в своем деле людей, — добавил он, правда, не очень убежденно.
— И что новая власть может поручить мне, столько лет занятому розысками миража, блефа, фантазма? — усмехнулся одними уголками губ Михаил Васильевич.
— Ну, брильянтовый крест с короны императрицы Екатерины вовсе не был фантазмом, — заметил Прогнаевскому Николай Иванович.
— Не был, — согласился бывший жандармский подполковник. — Только я его не нашел.
— Зато его нашел, по всей вероятности, другой человек, — задумчиво произнес Савинский.
— Да, — оживился Прогнаевский. — И кто же?
— Некто Савелий Николаевич Родионов, вор-рецидивист и первейший медвежатник России.
— Это имя кажется мне знакомым, — заметил Михаил Васильевич, что-то припоминая.
— Еще бы. С этим именем было связано похищение из банка той самой короны Екатерины Второй, которая была подарена ею иконе Казанской Божией Матери и после кражи иконы распилена вором на части. Ее отреставрировали и держали в специальном сейфе банка в надежде, что, когда похищенная икона найдется и будет возвращена на место, корону опять вделают в оклад, как и было. А этот Родионов выкрал ее из сейфа, в чем я нимало не сомневаюсь.
— Когда это случилось? — спросил Прогнаевский.
— В девятьсот девятом. Родионов тогда приезжал в Казань вместе с женой, как бы совершая свадебное путешествие. Я уверен, что это именно он выкрал тогда корону, поэтому вполне резонно предположить, что добрался он в конце концов и до брильянтового креста с нее.
Профессиональный интерес взял верх.
— И где теперь эта корона? — вяло спросил Михаил Васильевич, хотя еще год назад сие известие о столь ценном раритете равнодушным его никак бы не оставило.
Савинский усмехнулся:
— Скорее всего, у какого-нибудь зарубежного толстосума в его коллекции исторических ценностей, которую он никому не показывает. По крайней мере, после девятьсот девятого года об иконе ничего не было слышно. Как в воду канула.
— Ну, и что может поручить мне большевистская власть? — спросил просто ради разговора Михаил Васильевич.
— Что-нибудь по вашему профилю, — подумав, ответил Савинский. — Например, разыскивать какие-нибудь утраченные раритеты, драгоценности…
— Что?! — невольно вскричал Прогнаевский. — Нет уж, увольте. Я никогда более не стану…
Входная дверь скрипнула. Послышались тяжеловатые шаги. Прогнаевский осекся, подняв глаза на Савинского. Николай Иванович сидел, устремив взгляд на дверь. На тонком лице четко просматривалось смятение.