— А черт его знает.
— Я думаю, вряд ли. Так что делать-то будем?
— Давай еще малость их подержим, а потом деру дадим. Может, догоним Мамая с ребятами.
— Эй, большевички, сдавайтесь, — крикнули им откуда-то из кустов.
— Ты смотри, большевичками нас величают, паскуды, — зло произнес Сергей и, привстав, выстрелил в кусты. В ответ ответил залп не менее чем из десяти винтовок. Сергей охнул и повалился прямо на Якима.
— Серый, что с тобой? Куда тебя? — повернул его на спину Яким и встретился с затуманенным взором своего товарища. Он попытался было что-то сказать, но вместо слов изо рта выплеснулся ручеек крови. Тело его выгнулось, затем обмякло, а в расширенных зрачках застыли небо и кроны берез.
— Суки, — выругался Яким, принимая из холодеющей ладони Сергея револьвер. — Ну, с-суки…
Задним ходом он отполз от березы и устроился за небольшим можжевеловым кустом. По тому месту, где остался лежать Серега, стреляли уже более чем из дюжины винтовок, а затем показалась цепь солдат. Яким прицелился в переднего и нажал на спусковой крючок. Револьвер плюнул огнем и дымом, и солдат упал. Яким выстрелил еще раз и бросил второй револьвер в кусты.
— Ладно, — прошептал он и отполз от куста. Почти тотчас в место, где лежал Яким, попало несколько пуль.
Сзади хрустнула сухая ветка. Яким быстро оглянулся и увидел черный зрачок винтовочного дула. Он смотрел прямо ему в грудь. А потом его ударило там, где находилось сердце, и свет померк.
* * *
— Давай, быратыцы, давай, — подбодрял Мамай, первым подставляя спину под подводы.
Одну за другой, подводы опрокидывали на бок, а их содержимое, с таким трудом добытое, ломая хилые ограждения моста, валилось в глубину озера, оставляя после себя далеко расходящиеся круги.
С последней подводы Мамай стащил мешок с золотыми монетами, достал из голенища сапога финку и полоснул острием по холстине. Золотой ручеек николаевских червонцев-империалов щедро полился из тугого мешка, завораживая взоры.
— Сынащала патвотэ, — сказал Мамай и опять подставил спину под подводу. Опрокинули ее в мгновение ока и уставились на него.
— Теперь перите золотэ, — разрешил Мамай.
Возчики принялись прятать добычу. Полные карманы наполнил империалами электрический специалист; под завязку набил свою сумку химик-адъюнкт, подумав, положил оставшиеся две шашки с сонным порошком в карманы пиджака. Мамай, наклонившись, взял обеими ладонями две горсти золота и небрежно рассовал по карманам. Потом прислушался: выстрелов впереди уже не было слышно.
— Высе, ухотим, — буркнул он и уже рявкнул на возчиков, подбирающих с моста монеты: — Я щиво сыказал!
Носком сапога он столкнул в озеро опустевший мешок и, не оглядываясь, пошел по мосту. За ним затрусили электрический мастер, закрывая ладонями набухшие карманы; косолапо зашагал несостоявшийся профессор, придерживая у плеча сумку, полную золота. Уже на берегу их обогнали восемь подвод, окутав налетчиков облаками пыли.
Елизавета открыла глаза и глубоко вздохнула. Поначалу она не поняла, где находится, и с удивлением смотрела на крашенный белилами потолок, русскую печь и тюлевые занавеси, закрывающие окно. Потом память стала возвращаться, она вспомнила допрос, подвал чрезвычайки, направленные в голову ружья, пули, разбивающие кирпичную кладку…
Откинув одеяло, Лиза села, уперевшись в железную спинку кровати. Послышались шаги, и в комнату вошла ее тезка.
— Очухалась? — весело спросила женщина, доставая из авоськи бутылку молока, пачку чая и белую французскую булку.
— Кажется, да.
— Вот и молодец. Я уже думала, что ты вообще не проснешься никогда. Что это ты вдруг в литургический сон впала?
— Летаргический, — улыбнувшись, поправила женщину Лиза. — И долго я спала?
— Почти двое суток, — уважительно протянула женщина и, заметив, что тезка пытается встать, добавила строго: — Не вставай. Сейчас я тебе горшок принесу.
Потом они пили чай с молоком и французской булкой, и женщина рассказывала Лизавете городские новости.
— Пороховой завод заработал, снова в Казанку отходы свои будет сливать. Уж сколь с этим наш городской голова Василий Дементьевич Боронин бился, а все без толку. Срамота одна! Белье не ополощешь. Как-то теперь при новой власти будет? А в Ягодной слободе, — продолжала Лизина спасительница, — на Шабановской фабрике вчера мастерские открыли, а там рабочие. Как кинутся обнимать тех, кто их вызволил! Говорят, красные их заперли за отказ вооружиться, чтобы, значит, город от чехословаков и каппелевцев защищать. Расстрелять хотели, да не успели вот. Да, еще одна новость, сегодня трамвай пустили! Эти, — кивнула она в сторону окна, — за сколь времени пустить не могли, а чехи пришли и уже на третий день бегають. Чехи, они ведь почти что немцы, тоже порядок любят…
Елизавета пила чай — тезка сделала ей покрепче, — с удовольствием ела булку, хрустя румяной корочкой, и чувствовала, что силы понемногу возвращаются к ней. А женщина, довольная, что дела больной пошли на поправку, все говорила и говорила:
— …А в городе что творится, настоящий праздник! На улицах флаги, цветы. Народу — полно. Все нарядно одетые, всюду веселье. На Черном Озере военный оркестр играет, в Панаевском саду и в Русской Швейцарии прямо гуляния народные, тоже с музыкой. У дворца командующего округом — ну, там, где при большевиках военный комиссариат был — очередь длиннющая: в добровольцы в Народную армию полковника Каппеля записываются. Да, вчера вечером я и самого Каппеля видела. Шустрый такой, загорелый. Настоящий народный герой. Он на Театральной площади выступал. Речи всякие произносил. Призывал вступать в его армию. Народу было — тьма-тьмущая…
Лизавета сонно моргала и улыбалась.
— Э-э, заговорила я тебя, — заметила женщина. — Иди-ка ложись, поспи еще. После еды сон на пользу будет. Завтра здоровенькой проснешься. Помочь тебе?
Лиза отрицательно мотнула головой, встала, самостоятельно дошла до постели и легла, уже во сне машинально натянув на себя одеяло.
* * *
Проснулась она оттого, будто кто-то щекотал ее по носу. Она открыла глаза, и солнечный луч ударил ей прямо в зрачки, заставив сощуриться. Луч сразу распался на несколько тончайших светлых нитей, между которыми весело сновали тысячи мельчайших прозрачных пылинок. Немного понаблюдав за ними, Лиза легко встала с кровати, оделась, надорвала шелковую подкладку жакетки, откуда что-то выпало прямо ей в ладонь, и вышла во двор. Ее спасительница возилась на огороде.
— Ты чего так рано? — спросила она, увидев Лизавету.
— Выспалась, — ответила та.
— Ну, тогда идем завтракать, — бросила тяпку женщина.
Потом они пили чай с вишневым вареньем — до этого добрая женщина заставила Лизу съесть целую тарелку пшенной каши — и разговаривали ни о чем.