Секс же (и семейный тоже) употребляется в санаторном обществе в качестве substitute. [175] Он отлично отвлекает внимание и энергию от куда более мощного биологического импульса — инстинкта к доминированию. (Для разных особей в различной степени и на разного размера территориях, в прямой зависимости от генетических возможностей.) Не сексуальные функции являются первичной характеристикой человеческого самца (как нас пытается заставить поверить культурпропаганда санаториев, вооруженная бездоказательным фрейдизмом), но способность подчинить себе других самцов, сила, агрессивность, способность создать и охранять (управлять) семью, клан, племя. Отдавая сексу не принадлежащее ему первенство, литература, кино, теле, радио санатория толкают массы молодежи в секс, отвлекая их от ЕДИНСТВЕННО РЕАЛЬНОЙ проблемы — отъема власти у старых самцов. («Совокупляйтесь, а мы будем иметь власть!» — очевидно, так могли бы сформулировать ситуацию администраторы, размышляй они о подобных вещах.) Только в искусственном санаторном климате утверждено первенство сексуальности над инстинктом доминирования. В несанаторных обществах секс находится на отведенном ему месте среди других активностей. И как доказывает опыт, санаторные больные, оказавшись в чрезвычайных условиях катастрофы: в джунглях, в пустыне или на необитаемом острове,— мгновенно излечиваются от цивилизации. Биология тотчас, и без труда, одерживает победу, и знаменитый (справедливый) закон джунглей торжествует. Женщина достается сильнейшему (во всех смыслах, не только физически) вместе с единственным карабином, рыболовной сетью и увеличительным стеклом для зажигания огня.
Новые разрешения и новаторства в области индустрии секса, от «революционного» в 50-е годы журнала «Плейбой», прогрессируя в «Пентхауз», к куда более непристойному «Хастлеру», через фильмы «Эммануэль» и «Калигула» к сексобъявлениям в прессе (кульминация процесса: сексобъявления на экранах минителей и порнофильмы на КаналПлюс теле), производятся с молчаливого разрешения администраций. «Неспособные на наш собственный бунт (цитируя опять «Белый бунт» группы «CLASH»), мы бродим по улицам слишком цыплята даже попытаться» (отнять власть). Свой секс можно иметь в санатории, но не свой бунт. Возможно иметь почти любой мыслимый секс, ибо желание отвлечь молодых мужчин от «своего бунта» заставляет администрации разрешать ранее запрещенные виды секса. Из когда-то длиннейшего списка извращений исчезли мало-помалу гомосексуализм, лесбийство, анальный секс, умеренный садомазохизм, и только педофилия и инцест являются никем не отмененными табу.
Певец мужественности Хемингуэй заметил:
«Секс и южная кухня чрезмерно overrated. [176] Безусловно, есть нервное удовольствие в любви, нервное удовольствие (thrill) в сексе, но существует и множество других удовольствий. Мужская жизненная сила и потенция может быть продемонстрирована, когда вы наблюдаете ракету, покидающую пусковой механизм на мысе Канаверал, или глядите на хрупкого мужчину, противостоящего быку в тонну (весом) на арене».
Сегодня «другие thrills» или перестали существовать, или потеряли свой thrill. Войны, где можно было проявить личную храбрость, на территориях санаториев прекратились [177] , невозможны по причине PAIX ATOMIQUE. Выехать в качестве наемника воевать в неразвитые страны достаточно сложно. Не говоря уже о неприятии такой добровольной помощи сражающимися группировками неразвитых стран (они предпочитают оружие, людей у них хватает), законы рассматривают наемников не как солдат, но как бандитов. Если далее профессия солдата сделана непопулярной, то репутация наемника совсем разрушена. (Вспомним суровые смертные приговоры наемникам в Анголе и на Сейшелах.) Путешествия в «дикие страны» сегодня невозможны, ибо их нет, и уже Хемингуэя обвиняли в том, что его поездки в Африку были организованными safaris, то есть не авантюрами, но туризмом. Охота на больших зверей в Африке ввиду исчезновения больших зверей становится дорогостоящим удовольствием, доступным лишь очень богатым. Удовольствия схваток с врагом сведены к спорту, возбуждение моей борьбой — к воплям болельщиков на стадионах, возбужденным чужой борьбой (они страстно желают сделать борьбу своей. Вспомним убитых на стадионе Эзеля). Раздаются настойчивые голоса, требующие запрещения бокса и регби как опасных для жизни спортсменов, насильственных видов спорта. Их не запретили еще, но европейский бокс, ограниченный все большим количеством правил, все менее интересен. И если тореадоры по-прежнему выходят на арены стран Средиземноморья, то лишь потому, что многовековую традицию эту нелегко уничтожить. Остается из всех возможных авантюр лишь одна — сексуальная, из thrills — thrill охоты на Самку. Но и охота на женщину, вопреки завету Папы Хема («женщина, взятая без бою,— ничто… абсолютное Nada, как мы говорим по-испански»), в санаторном обществе выродилась в предугадуемую церемонию. Не подняв женщину до уровня мужчины, сексреволюция и влияние феминистского движения на общество лишь опустили мужчину — равности партнеров не получилось (и не могло получиться. Об этом позаботилась природа), налицо конфуз функций и ролей мужчины и женщины. Результат — thrill уменьшился до степени сексуальной игры и акта животных в зоопарке. Оба одомашненные и усмиренные, они ошибаются друг в друге: он, думая, что обнаружит в ней «свободную» женщину, она — думая, что обнаружит в нем мужественного мужчину. Оба обмануты. К тому же, так как запретов в области секса осталось немного, thrill секса уменьшился еще и по причине отсутствия запретов. Современные мадам Бовари — банальны, ибо, сократив «грех» до размеров адюльтера, общество лишило своих Бовари трагичности.
Секс стал насильственным блюдом. Мифология секса, таинственность секса (обыкновенно таким он кажется подростку в возрасте полового созревания), его чары распространены (пульверизируются) на все население санатория. Бесчисленные «I love you, baby!», вырывающиеся из глоток прославленных и поющих в метро за несколько монет исполнителей, фильмы-анекдоты о любви, во всех ее видах (дорогая любовь в шато, с модными извращениями, и дешевая, романтическая love на фоне большого города, гомосексуальная love…), журналы, телешоу, романы — все наполнено сексом. (Сексиклип — новейшая форма телестриптиза.) Не умершие в синематиках секссимволы прошлого соперничают с секссимволами сегодняшнего дня. Актрисы Валерия Каприсски и Марушка Дитмэрс с Мэрлен Дитрих и Джин Харлоу. В независимости от качества фильмов и таланта секссимволов можно констатировать, что sex и love занимают в развлекательной индустрии санаториев диспропорциональное место. Впечатление такое, что они есть единственная, помимо work, активность населения. (Вполне логично заменить в святой троице санатория famille на sex-love.)
Интересно, что зрелые писатели первого санаторного поколения, «звезды» Роб-Грийе, Соллерс, Матцнеф,— все так или иначе оказались к концу 80-х годов настойчивыми (и порой вульгарными) воспевателями sex-love в его наиболее провокационных видах, от садо-мазохистского донжуанства до педофилии и инцеста. Почему от нового и нового-нового романа, от гошизма и формализма обратились они к сексу? Потому, что иных неколебимых ценностей, на которых возможно построить популярное творчество, не существует? Потому ли, что санаторное общество и его климат не способствуют этуализации [178] (появлению на телеэкранах) писателей — социальных критиков типа Золя и Селина; поощряются Р-Г, С, М.— как безопасные писатели? Потому, что мужественность в ее цельном виде обязательно ассоциируется с фашизмом? Потому ли, что только кафкианская жертва и искатель сексуального thrill могут быть близки больным санатория?