По лицу Бориса стекал пот. Он выдернул клинекс из коробки на столе и стал промокать физиономию. Барни, сунув руки в карманы, расхаживал за нашими спинами. Мне представилось, что сейчас он остановится и даст Косогору кулаком по голове.
Зазвонил телефон. Борис, как мне показалось, радостно схватил трубку.
— Йес!
— Ну, в общем так, — сказал Косогор вставая. — Я поехал домой. Пока не получу чек, я работать не буду. Они мне должны мани за четыреста рабочих часов. Гуд бай, Барни! — И неторопливой походкой кадрового рабочего, которому вкалывать всю жизнь, торопиться некуда, Косогор отправился к двери офиса.
— Shit! [57] — воскликнул Барни. — Эдвард, объясни мне, почему он такой трудный? Ты же не такой.
— Я другого поколения. Думаю, Барни, что власть и хозяин для Леонида — одно и то же. Хозяин — враг. С хозяином нужно обращаться сурово.
— Но он же просидел десять лет в ГУЛаге, Эдвард!
— Что это меняет, Барни?
— Эдвард, поговори с ним, а? Он не так уже неуязвим, как ему кажется. Конечно, у него редкая профессия, но в несколько месяцев я смог бы найти ему замену. Дело в том только, что у нас не всегда есть работа, мы еще не развернулись полностью. Леонида это устраивает, а американский парень захочет быть полностью занятым…
— Эй, пиздюк! — крикнул появившийся в двери опять Косогор. — Ты поедешь со мной или пешком пойдешь в Манхэттан?
— Иду! — сказал я.
Барни подморгнул мне, а Борис поглядел на меня с надеждой.
В «Ромашке» — русском кафе-шопе на углу 1-й авеню и 7-й улицы, — сидя против меня, Косогор ел пельмени, время от времени обнажая единственный золотой зуб. Очки съехали на кончик носа.
— Бляди, не буду с ними работать! Открою свое дело. Мне Роман Давидыч, — Косогор кивком головы указал на хозяина «Ромашки», тот выдавал банки с джинджареллой двум грязным ист-вилледжевским типам, — обещал дать денег. Войти со мной в долю хочет. Я не хуже Барни и Бориса могу тем же бизнесом заниматься.
— Ну как пельмени, товарищи? — Обширный, седой, в белом фартуке поверх рубашки с галстуком, круглоплечий, над нами стоял хозяин.
— Хороши пельмени. Молодец, прокурор!.. Едуард, познакомься с товарищем прокурором! — Леонид довольно оскалился. — Настоящий областной прокурор, ты не думай! Из Западной Украины.
— Это он вас посадил, Леонид? — спросил я.
— Нет, не я. Я других сажал. — Прокурор улыбался, положив руки на бока.
— Дочку бы ты его видел, Едуард. Красотка! Прокурор, хочешь зятя? Поэт! Хороший парень.
— Хороший, — согласился прокурор, оглядывая меня. — Денег у него только нет. Да и русский. Я Светку за местного еврея хочу выдать.
— И он будет сношаться с твоей дочкой через простыню! — загоготал Косогор.
Пошел дождь. Косогор, дав мне пять долларов, послал меня за водкой. У прокурора не было лицензии на продажу спиртных напитков. Из ликер-стора я вернулся насквозь мокрый. Прокурор повесил на дверь табличку «Закрыто», втроем мы уселись за стол и стали пить водку, закусывая ее горячими котлетами по-киевски. Бывший узник ГУЛАГа и бывший прокурор области страстно обсуждали проект открытия ателье по покупке и ремонту медицинского оборудования, а я сидел и тупо разглядывал сквозь все более запотевающую стеклянную стену кафе-шопа Первую авеню. По ней каждые несколько минут проскакивал полицейский автомобиль. После восьми полицейских автомобилей я предложил будущим бизнесменам назвать будущую фирму «Роман энд Леонид».
— А что, хорошо звучит, — одобрил экс-прокурор, и они опять погрузились в восторги и подсчеты, а я вернулся к полицейским автомобилям.
Когда стекло совсем затянуло влагой, я вспомнил о том, что в 2000-ом году у меня назначено свидание в священном городе Бенаресе, Индия, с другом детства. Я не сомневался, что явлюсь на свидание вовремя. Я знал уже, что Великая Американская Мечта не сможет меня удержать.
Мы договорились встретиться с Рыжим у кладбища. Не решившись купить ни десять билетов метро за 26.50, ни один билет за четыре франка, я пришел к Симэтьер [59] дэ Пасси из Марэ пешком. Перестраховавшись, я пришел на полчаса раньше. Чтобы убить время — сидеть на скамье на асфальтовом квадрате против входа в симетьэр было холодно, — я зашел внутрь. Могилу-часовню девушки Башкирцевой ремонтировали. Позавидовав праху девушки Башкирцевой, лежавшему в самом центре Парижа, по соседству с фешенебельными кварталами, дорогими ресторанами и музеями, рядом с Эйфелевой башней, я вышел из кладбища и, прикрываясь от ветра воротником плаща посмотрел на часы. Оставалось еще десять минут. Я пересек авеню Поль Думэр, размышляя, тот ли это Думэр, изобретший знаменитые разрывные пули «дум-дум», искалечившие такое множество народу, или не тот? И вдруг вспомнил, что этого Думэра убил в 1932 году наш русский поэт Горгулов.
Архитектурная фирма гостеприимно предлагала в десятке ярко освещенных витрин свои проекты по строительству, внутреннему оборудованию и переоборудованию жилищ, снабдив их изумительными образчиками уже выполненных работ. Колонны и статуи украшали круглый зал на особенно восхитившей меня цветной, во всю витрину фотографии.
«Где, бля, можно найти круглый зал? — размышлял я. — Разве сейчас строят круглые залы?.. Я вынул руки из карманов плаща и потер их, чтобы согреться».
— Кайфуешь, старичок? — Рыжий тронул меня за плечо. — Выбираешь стиль для будущего шато?
— Скажи, Рыжий, кто же может себе позволить удовольствие иметь такой вот круглый обеденный зал с колоннами и статуями? Или такую гостиную… — Я подтолкнул Рыжего к соседнему окну.
— Во Франции до хуя богатых людей, старичок. Вот мы сейчас идем именно к таким людям. Войдешь и сразу чувствуешь — могуче воняет деньгами!
При упоминании о деньгах глаза Рыжего вспыхнули. Может быть, пачки зеленых долларов виделись Рыжему в момент, когда он протискивался сквозь иллюминатор советского траулера, дабы прыгнуть в канадские воды. Может быть, по запаху денег, как по следу, шел Рыжий через Канаду, Соединенные Штаты и, наконец, пришел в Париж…
— Пойдемте, мсье Ван-Гог?
— Тронемся не спеша, — согласился Рыжий и поглядел на часы. — Очень не спеша, прогулочным шагом. В богатые дома нехорошо являться первыми.
Я не хуже его знал, что нехорошо. Однако мне хотелось выпить. И поесть. Стакан виски и сэндвич с ветчиной представлялись мне крупными и яркими в серой перспективе ноябрьской авеню Думэр. Мочевого цвета виски, ярко-розовая ветчина с белым вкраплением сала и лист салата, придавленный мятой плотью багета, висели, в тысячу раз увеличенные, над скучной бензиновой колонкой. От возбуждения я проглотил слюну. Дома у меня был только суп в закопченной кастрюле… Рыжий вел меня к богатым людям на парти. К женщине из мира haute couture [60] . К изобретательнице и производительнице духов и бижутерии.