Она оказалась всё же не храброй. Она пошла с повинной, высадилась на перрон к родителям, а мы, я и мои пацаны, перешли в соседний вагон и вышли оттуда. На перроне нас ждал Стас, и уже через десяток минут мы мчались в «Волге» в Сыры.
Я не простил Наташке слабости. Я вызвонил стриптизёршу, тоже из Санкт-Петербурга. Но эта была уже девка постарше: двадцать три года. Стриптизёрша приехала в Москву. Декорации те же: Ленинградский вокзал, ступени лестницы, опера и милиционеры, запах угольного пара, утренняя толпа.
Стриптизёрша вышла из вагона в туфлях на каблуках, в длинном платье, ещё влажные чёрные волосы завиты… Тяжёлый подбородок, наглые глаза, юная Пиковая Дама.
Я взял у неё сумку, и мы пошли. Милиционеры одобрительно оценили мою новую девку, на их служебных лицах появились улыбки одобрения. Вечером после работы они расскажут своим жёнам…
Стриптизёрша оказалась девкой и талантливой, и вульгарной. И резко контрастировала с юной художницей. Если у художницы под ногтями была краска, то стриптизёрша обладала ухоженными конечностями с маникюром и педикюром и ходила на каблуках. Одна грудка была у неё немного больше другой. Стриптизёрша писала стихи и рассказы, отлично танцевала, неутомимо виляла попой в постели, задавала мне тысячи вопросов.
Иногда, вечерами, она учила меня танцевать с нею дуэтом, слаженно выбрасывая ноги в одну сторону, как в кардебалете. Танцевали мы под испанскую музыку, ну там были испанские слова в тексте. Однажды, когда мы, задыхающиеся и счастливые, упали на икеевские стулья в кухне, после выступления (над столом там висело зеркало), и я наливал нам вино, меня вдруг озарило: «Да это же моя Гермина, моя спасительница! Как степной уставший волк, я обрету в ней спасение. Ну да, в Steppenwolf есть эпизод, в котором Гермина учит Гарри Галлера танцевать.
Как только я «узнал» её, я решил с ней жить. Что я ей сказал, я не помню, но уже в июне она вернулась из Петербурга с первыми чемоданами и коробками. Мои парни встретили её на вокзале и привезли. Лица у них были непроницаемые, однако по некоторым неуловимым признакам, я всё же догадался, что они меня не одобряют. Что они думали, я затрудняюсь сказать, может быть: «Ну, босс превосходит самого себя, стриптизёрши ему только и не хватало… Всё-таки стриптизёрша для политика — это слишком… Зюганов не живёт со стриптизёршей, даже Жириновский не живёт… Ну ясно, мы круче всех, но стриптизёрша!.. Стриптизёрша!»
В квартире, перебивая запах ветхих обоев и гнилого туалета маслянисто запахло её губными помадами, гелями, румянами, белилами, лаками для волос…
Я ходил и посмеивался, в очередной раз я начинал новую жизнь. Мне шёл шестьдесят шестой год, но я опять — новую.
Гиперактивная, она обегала все выделенные ею в группу интересующих её стрип-клубы. В нескольких из них она даже попробовала работать, но клубы ей не подошли, а может быть, она не подошла клубам. Чёрные, грубые волосы, ярко-красным накрашенные губы, дымок сигаретки в углу рта, она была типичная пролетарская девочка из Петербурга, настойчивая, циничная и заносчивая. Вот только постепенно я выяснил, что её too much — слишком много. Она была как чрезмерная порция еды.
Между тем, в начале июля она привезла из Петербурга в автомобиле все свои вещи. Сразу после того, как она устроилась стриптизёршей в клуб «Долле», между прочим лучший, или один из лучших в Москве.
Мы поехали всей командой в «Икею», я закупил там для неё вешалки, из тех, что стоят в магазинах одежды, несколько, ведь у неё было много одежды, и, главное, я купил плоский зеркальный полностью шкаф, чтобы перед этими квадратными метрами зеркал моя стриптизёрша могла танцевать, разминаться. Помню, как, набив автомобиль покупками (шкаф нам должны были доставить на следующий день), весёлые и счастливые, мы возвращались в Сыры. Стриптизёрша (я уже дал ей кличку «Зверь», однако ещё не обращался к ней таким образом) в красном платье держала в руках горшок с юным кипарисом. Кипарис я купил, потому что он попался мне под руку.
Тут впору бы уронить слезу, если бы они у меня были в запасе. Но запас израсходован десятилетия назад, и даже на смерть матери не оставалось. Обойдёмся без слёз.
Стриптизёрша стала работать, уходила вечером, приезжала в такси под утро и вламывалась в постель. По расписанию и по сути такая жизнь стала мне напоминать мою жизнь в Париже с Наташей Медведевой. Рассвет, полупьяная девка, рассвет.
По утрам она долго спала, а потом делала себе грандиозную пену в ванной и ложилась туда, вполне очаровательная, черноволосая, грубая, мокрая. Лежала она долго, шумела музыка и шумел газ, ибо в Сырах стояли газовые колонки, и шумела вода.
Позднее я так запечатлел её купания в стихах:
Плескается Лола. Шумят годы.
Никто не уйдёт живым.
Смыкается в ванне моей вода
Над телом твоим молодым…
«Лола» — потому что я придумал для неё сценическое имя — «Лола Вагнер». А что, по-моему, звучит загадочно — по-латиноамерикански и германски одновременно. Впоследствии стихи к ней, общим числом девять, были опубликованы в книжке «А старый пират», в разделе «Полковник и зверь». Эти стихи передают моё настроение того времени. Ведь я их писал по мере того, как я их жил. А «Полковник», потому что порой я видел себя полковником, латиноамериканским, которому никто не пишет, а в ванной в пене у него сидит Лола Вагнер. И хулигански улыбается. Иногда я выходил из кабинета и выпивал с нею, голой девкой в пене…
Приставы явились, когда Лола Вагнер отлучилась в свой Петербург.
Приставы пришли, сейчас я вам скажу когда точно; потому что у меня есть все необходимые бумаги на эту тему. Вот нужная. Называется «АКТ о наложении ареста (опись имущества)». 26 августа 2008 года. Составлен на 4-х листах без оборотов.
Текст этой «диккенсовской» по своей сути бумаги (ибо имущество описывают в XIX веке больше всего в книгах Диккенса) интересен и поучителен весь, целиком. Но я лишь процитирую его, чтобы стал понятен стиль.
«Судебный пристав-исполнитель 1-го межрайонного отдела судебных приставов по ЦАО УФССП по Москве Соловьёва И.Д. по исполнительному производству, возбуждённому на основании исполнительного листа Бабушкинского районного суда г. Москвы по делу № 2-2888/07 от 14.11.2007 г., содержащего следующую резолютивную часть судебного акта:
Взыскать с Савенко Эдуарда Вениаминовича моральный вред в размере 500 тысяч рублей в пользу мэра г. Москвы Лужкова Юрия Михайловича.
Взыскателем по данному исполнительному документу является: мэр г. Москвы Лужков Юрий Михайлович, — а должником — Савенко Эдуард Вениаминович».
Был такой себе мутный противно-тёплый августовский денёк. Окна в квартире были полуоткрыты. В кабинете моём собрались журналисты, приглашённые мною. Помню, что были корреспондент газеты «Коммерсант», корреспондент газеты «Газета» и телевизионный «экип» (так я их по старой ещё французской привычке называю) от канала REN-TV. Ещё были мои товарищи по партии, охраняющие мою шкуру. Приставы опаздывали. Пришёл адвокат Орлов.