Через минуту дверь отворилась, и его встретило удивленное женское лицо. Пожалуй, его можно было бы назвать красивым, если бы не широкие дугообразные брови над пронзительными глазами. Создавалось впечатление, что женщина ждет от него какого-то подвоха. Оставалось убедить ее в обратном.
Широко улыбнувшись, Краюшкин спросил:
– Вы случайно не госпожа Людмила Петровна Епифанцева?
Брови изогнулись еще более, придав лицу крайнюю степень удивления.
– Да, это я. А вы, собственно, кто?
Переигрывать не следовало. Женщины способны чувствовать любую фальшь. Добавив в голос участливые интонации и призвав в помощь все свое мужское обаяние, Краюшкин произнес:
– Я Маркелов Аристарх Григорьевич. Очень давний приятель Макарцева. Мы с ним вместе: работали.
Краюшкин с напряжением всматривался в слегка усталое лицо женщины. Привлекательная, все еще молодая, но ее лицо уже тронули первые следы увядания: кожа под глазами собралась в мелкую сеточку морщин, углубились складки под носом. И все-таки это был тип женщин, которые ему нравились. Это трудно было объяснить, но именно таким дамам он и сам приходился по душе, неизменно вызывая у них доверие. Следовало этим обстоятельством воспользоваться сполна. Для этого не так уж много и требовалось: немного терпения, живого участия да, пожалуй, некоторой кротости во взгляде. При желании всего этого у него могло быть в избытке.
Холодок в ее глазах заметно растаял. Теперь в нем оставалось разве что трудноскрываемое любопытство. Следовало надавить самую малость, чтобы она поверила всерьез.
– Ах, вот как… Что-то я о вас ничего не слышала.
Природная осторожность заставляла ее держаться на некотором расстоянии.
– Оно и неудивительно, – быстро отозвался Виктор Краюшкин. – У нас с вашим другом были очень серьезные дела… В которые не следовало посвящать третьих лиц.
Виктор Краюшкин продолжал стоять у порога просителем, и хозяйка должна понять, что он не собирается поворачивать в обратную дорогу. Внутри женщины происходила борьба. Следовало надавить самую малость, чтобы произошел окончательный перелом. Тонкая рука, закрывавшая вход, нерешительно скользнула по косяку вниз, давая возможность рассмотреть все то, что творится в прихожей. А взглянуть было на что: дорогое старинное высокое зеркало времен Людовика XIV; секретер, на котором стояла старинная китайская фарфоровая ваза с цветами; стулья, обитые зеленым бархатом, ножки которых были выполнены в форме собачьих лап, тоже наверняка какое-то французское баловство.
Однако приглашение пройти в комнату не последовало, требовалось нечто более убедительное.
– Ах да! – хлопнул себя ладонью по лбу Краюшкин. – Тимофей передал мне свою фотографию и сказал, чтобы я непременно показал ее вам. – Его губы тронула понимающая улыбка. – Он меня предупреждал, что вы человек осторожный и не открываете всякому встречному. Так что я прекрасно вас понимаю.
Вытащив фотографию, Виктор Алексеевич протянул ее женщине:
– Вот, возьмите!
– Ах, боже мой! – невольно вырвался вскрик из уст женщины. – Я даже знаю, когда была сделана эта фотография. Год назад, когда мы с ним были в Петербурге. Фотографировал нас Исаак Лившиц. Тогда он сказал нам, что мы прекрасная пара и что он не пожалеет для снимка серебра.
Перевернув фотографию, госпожа Епифанцева прочитала: «Милый мой Ангел Людочка! Передаю тебе привет через моего старинного друга Аристарха. Он тебе расскажет, как обстоят у меня дела. Скучаю. Люблю. Целую».
– Ну что же мы стоим? – несколько взволнованно произнесла женщина, отступая в сторону. – Проходите, пожалуйста, надеюсь, что вы на меня не в обиде?
Краюшкин перешагнул порог. Большая часть сделанного оставалась где-то на лестнице. Но расслабляться не стоило. Впереди предстояла весьма деликатная миссия, и тут важно было не оступиться.
– Помилуйте, за что же?! Разве бы я посмел? Вы все сделали правильно. В вашем-то положении. Представляю, как вам трудно.
– О да! – горестно вздохнула женщина, присаживаясь за стол.
Краюшкин невольно задержал оценивающий взгляд на ее фигуре. Длинное приталенное платье очень шло к ее худощавой и высокой фигуре. Узкая материя будто бы брала в плен ее длинные стройные ноги. Господину Макарцеву можно было позавидовать. Подняв носовой платок, лежащий на краю стола, она поднесла самый краешек к повлажневшим глазам:
– Я нахожусь здесь, всеми покинутая. Муж в каталажке, а Тимофей неизвестно где. У меня такое впечатление, что он совсем забыл обо мне. А ведь обещал, что непременно даст о себе весточку, как только приедет в Москву. Возьмет с собой. – Слегка понизив голос, отважилась на признание: – Мне так одиноко.
Теперь узкие ладошки лежали поверх скатерти. Манили. Невольно поддавшись какому-то внутреннему порыву, Краюшкин бережно накрыл ее пальчики своей ладонью. Брови женщины слегка дрогнули, выражая некоторое смятение. После чего она нерешительно, будто бы преодолевая какую-то душевную преграду, вытянула ладонь. Поднявшись, быть может, более порывисто, чем следовало бы, произнесла:
– Вы, наверное, голодны, а я все со своими горестями?
– Разве что самую малость.
– Так получилось, что я сегодня отпустила прислугу. Давайте я поухаживаю за вами сама.
Уже через пятнадцать минут в тарелки был разлит суп из молодой зелени. В отдельных тарелках – стерлядь паровая, седло дикой козы с гарниром. На жаркое цыплята. Спаржа цельная с соусом. К чаю – пирожки с луком.
Судя по обилию ассортимента, господин Епифанцев себе ни в чем не отказывал. Виктор Краюшкин, не заставив себя долго упрашивать, отведал поданное.
– Аристарх Григорьевич, а где сейчас Тимофей? Я так по нему скучаю.
– Не хотелось бы вас расстраивать, но Тимофей просил меня не называть его адреса, – отвечал Краюшкин, ловко управляясь с цыпленком. – Могу вам сказать одно, что он проживает неподалеку от вашего дома. И даже несколько раз наблюдал за тем, как вы прогуливаете свою собачку.
Цыплята были забыты. Женщина оставила вилку в сторону и закрыла лицо руками.
– Боже мой! Назовите мне его адрес. Я вас умоляю!
– Поймите меня правильно, сударыня, в некоторых вопросах следует оставаться непреклонным, – серьезно произнес Краюшкин.
– Неужели он мне не доверяет? – в отчаянии произнесла Людмила Петровна.
– Что вы говорите такое! – яростно возражал Краюшкин. – Тимофей всецело на вас полагается, но все дело может погубить глупая случайность. Ведь им самим и вашим мужем была проделана огромная работа. Осталась всего лишь самая малость. Хочу вам сказать откровенно: Тимофей опасается, что вы можете потерять осторожность и тогда такое большое дело может быть просто загублено.
– О господи! – картинно всплеснула руками женщина. – Ну, как же он мог подумать такое? Неужели я дала повод усомниться в своей преданности? Я ведь все понимаю!