– Благодарю, Домингос. И передай привет старику Гильерме.
– Хорошо. – Домингос посеменил назад в барак.
Дмитрий решил посоветовался с Ван дер Венделем, в паре с которым таскал балки.
– Надо разузнать у солдат, что там происходит, – предложил голландец. – А там подумаем.
– Эй, а что это там ночью меня разбудило? – Харлампиев внаглую спросил у ближайшего солдата.
– Русский медведь, давай за работу! – огрызнулся охранник.
– Как можно работать, когда спать не дают, – зло проговорил Дмитрий. – Говорят, там, за стенами, война началась.
– Какая война? – переспросил солдат.
– С Китаем.
– Что ты мелешь! – одернул Харлампиева охранник. – Зачем Филиппинам воевать с Китаем?
– Говорят, за острова Спратли. Вы же никак их не можете поделить.
– Никакая война не началась… Работать, ублюдок! Отряд отправили в лес на плановые учения.
– Ну-ну, и вертолет облетал остров, – вмешался Мартин.
– Учения с применением вертолета, – отрезал солдат. – Работать, уроды гребаные! – Его рука потянулась за дубинкой.
Харлампиев и Ван дер Вендель схватили тяжелую балку и потащили к штабелю.
– Что ты думаешь? – спросил Дмитрий, когда они отошли подальше от охранника.
– Темнят они что-то. Возможно, солдат с оружием сбежал, – предположил Мартин. – В этих местах, в Малайзии, на Филиппинах и в Индонезии, откуда я родом, есть такое явление – амок называется. Человек после депрессии впадает в слепую ярость. А если у него под рукой нет оружия, идет и всех подряд убивает. С солдатами это тоже происходит. И довольно часто.
– Вполне возможно, – согласился Харлампиев. – А что нам от этого? С одной стороны, посты усилены, а с другой – некоторое количество солдат отсутствует в гарнизоне. И на помощь они своим прийти не успеют.
– Да, я тоже так думаю, – поразмышляв, произнес голландец. – Ты смотри по обстановке. А мы уже поддержим. У нас же все готово.
– Да и папаша Карло в бараке… Подумаем. Давай, и рр-аз. – Дмитрий и Ван дер Вендель забросили балку на штабель.
На обеде к ним опять подошел Домингос.
– Карла-художника снова забрали, – сообщил он.
– Что они за него так взялись… То отпустят, то заберут! – негодовал Харлампиев.
Теперь всю операцию приходилось откладывать на определенное время.
* * *
Рождественского срочно забрали в медицинский изолятор, потому что на судне, пришедшем на остров раньше положенного срока, прибыл Бальтасар Алонсо. Именно он привез с собой одну из последних разработок американских военных специалистов – очередную сыворотку правды. Мистер Грин не стал тянуть резину и сразу же приступил к допросу. Рождественского положили на кушетку для буйнопомешанных, приковали к ней, а к его рукам, ногам, голове, мочкам ушей присоединили датчики детектора лжи.
За ноутбук сел сам Генри. А начальник тюрьмы, без которого не обходилось ни одно событие в этом заведении, вызвал Пеллегрино.
– Вы понимаете, что обмануть полиграф невозможно? – усмехнулся американец. – А плюс еще это лекарство против лжи поможет нам разобраться, кто вы и что вы собой представляете. К тому же нас интересуют, кто ваши покровители и друзья-компаньоны.
В изоляторе появился Пеллегрино, самолично вколол в вену Рождественского препарат. Теперь допрос не был прямолинейным. Мистер Генри использовал комплекс вопросов, которые ему специально подготовили военные психологи.
– Я не буду отвечать! – с самого начала заявил Рождественский. – Я не буду с вами говорить без адвоката, без представительства шведского посольства…
– Почему же? Чего вы боитесь? Если вы, как нас уверяете, на самом деле Карл Свенссон, то вам ничего не угрожает. И лекарство совершенно безобидное, – вкрадчивым голосом мурлыкал мистер Грин. – Вопросы-то детские. Например, какой рис вы больше любите – белый или коричневый?
– Зачем вам это знать? – возмущался Виталий. – Опустите меня. Вы не имеете права!
– Успокойтесь, прошу вас. Это такая игра. Давайте поиграем. Вы согласны?
– Нет.
– Значит, вы не согласны?
– Да.
Мистер Грин наладил аппаратуру.
У Рождественского не было иммунитета к новому препарату, и он, сам не желая того, постепенно втянулся в предложенную игру – «вопрос-ответ».
– В детстве ваш дом был с черепицей?
– Нет.
– Вы ходили на каток?
– Да.
– Вы занимались фигурным катанием или хоккеем?
– И тем, и другим.
– Занимались танцами?
– Да.
– Любили рисовать?
– Да.
– В детстве что больше любили рисовать: животных или машины?
– Машины.
– Вы рисовали военные машины, самолеты танки, корабли?
– Да, как и все мальчишки…
В конце такого анкетирования у мистера Грина сложилась отчетливая картина, что Карл Свенссон – российский разведчик. Анализ его памяти и подсознания четко свидетельствовали об этом. В голове этого мнимого шведа были такие мысли, которые не могли быть у западного человека. И даже когда Рождественский чувствовал «подвох» и пытался усилием воли его обойти, полиграф замечал это усилие. Получалось, что там, где разведчик говорил «нет», программа однозначно ставила «да». Теперь сомнений у мистера Генри не было. И доказательная база на основе данных детектора лжи уже ясно сложилась, и тот факт, что этот якобы швед может говорить по-русски, отлично вписывался в ее рамки. Однако мистер Грин решил пойти дальше. Теперь, не откладывая дела в длинный ящик, принялся выведывать у Рождественского его агентурную сеть. И вот здесь капитан-командер американской флотской разведки столкнулся с непреодолимой стеной. О себе Рождественский говорил более или менее охотно, но как только дело заходило о третьих лицах, все логические цепочки рассыпались. Словно у российского разведчика была вшита определенная защита, которую еще не научились вскрывать военные специалисты. Вообще-то, кроме всего прочего, Рождественскому помогало врожденное чувство презрения к стукачеству.
– Пеллегрино, – мистер Грин потерял терпение, – вколите ему еще одну дозу.
– Вы уверены? – замешкался начальник медицинской службы. – Организм заключенного ослаблен.
– Я уверен, значит, и вы должны быть уверены, – рявкнул американец.
– Хорошо, но вы будете отвечать за последствия.
– Да, я, а кто же!
Пеллегрино разбил ампулу, набрал в одноразовый шприц препарат и медленно ввел «лекарство против лжи» в руку Рождественского.
– Начинаем! – продолжил мистер Грин. – Итак, вы приехали в Манилу десять, семь, пять или три года тому назад?