— Ты не можешь ему простить его сексуальное превосходство, да, Джон? Если бы ты видел бандитов, с которыми он жил, и эту квартирку… и они им пользовались, эти бастардс, ебли его… Если бы ты видел эту милую компанию, у тебя не было бы сомнений. Это на нашем цивилизованном фоне он выглядит мужественно, на фоне этих бандитов он смотрелся как испуганный подросток. Вообще, перестань подозревать своих спутников. — Мисс Ивенс улыбнулась: — Если хочешь знать, он даже трус… Пусть тебе будет легче. Наш колумбийский друг, секс-чемпион, предмет ревности Джона Галанта, — трус, он спрятался, когда его приятели явились ко мне, желая забрать принадлежащую им девочку. Виктор панически боится Милтона, я думаю, именно поэтому он и стал его любовником… Я же спокойно открыла им двери. Я знала, что они не посмеют причинить мне вред. Эти факинг бастардс… Я работала с драгс много лет, и работала со страшными людьми… Милтон же для меня мелкий punk. И они знали, за кого я их держу… А секс-чемпион в то время, как я беседовала за знакомым тебе столом с двумя зверюгами, лежал, завалившись подушками, высоко, в известной тебе дыре в стене и трусил… Если вы хотите стать большим писателем, мистер Галант, вам следует твердо усвоить факт, что не всегда внешность напрямую соединена с психической конституцией личности. Истинная природа личности легче распознается по ее вторичным признакам — поведению глаз, быстроте и резкости походки, по манерам движений…
— Мерси, мадам лектор.
— Надеюсь, ты не обижаешься, Джон?
— Обижаюсь? Нет, я вовсе не обижаюсь. Я себя чувствую вдруг оказавшимся внутри экзотической истории. Все это ужасно кинематографично. Бандиты, явившиеся к тебе отбирать мужчину-девочку, ты, мужественно не отдавшая Виктора… Виктор, старающийся не дышать вверху, под подушками…
— Но все это жизнь, Джон! Эти люди такая же реальность, как ежегодная декларация доходов. Второй бастард, бывший с Милтоном, вытащил нож, ты можешь себе представить? Он думал, что если я женщина, то можно меня припугнуть. Меня никто не умел запугать. Я поднималась одна, совсем одна, Джон, на корабль в полсотне километров от берега с сумкой и деньгами и торговалась на месте о цене. Они могли шлепнуть меня и сбросить труп в море. Они на такое идут редко, мы все связаны, и, если они сделали бы такое со мной, им пришлось бы заплатить кровью… Не потому, что это я, а потому, что в этом бизнесе никто друг другу не спускает обид. Спустишь один раз, это кончится с жизнью последнего из твоих людей. В этом бизнесе все держится только на честном слове. Я никогда не уступила им ни доллара. И они уважали меня, потому что женщине в этом бизнесе в сотни раз тяжелее, чем мужчине…
— Может быть, не убить, но они могли бы тебя изнасиловать.
— О, этого я не боялась… Это страхи для колледж герлс… В любом случае, когда он вынул нож, приятель Виктора, я ему сказала: «Вот что, fucking punk, спрячь свой ступид нож и валите отсюда, и так далеко, чтобы я о вас не слышала! И не беспокойте меня больше…» Я встала и открыла им дверь. Ушли, тихие, как школьники…
— Только Чарли мог push around Фиону Ивенс.
— О, Чарли! — Мисс вздохнула: — Ты думаешь, я не понимала его слабостей? Его комплексов еврейского мужчины? Эти растянувшиеся на всю жизнь отношения с мамочкой. Он ее ненавидел, я тебе говорила, что один и тот же сон снился ему многие годы: будто бы он засовывает горячо любимую мамочку в печь. Его мамочка также была небезынтересным характером. Она никак не хотела смириться с тем, что ее сын живет с гой-женщиной. Только через пять лет она согласилась увидеть меня, и Чарли повез меня в Форт-Лодердейл, во Флориду. Как все приличные retired бизнесмены, родители Чарли, разумеется, поселились во Флориде. В каждой среде свои ритуалы и свои понятия о том, что прилично, что хорошо, что насущно необходимо для престижа. Поселиться во Флориде после retirement было насущно необходимо… В первый же вечер, в момент, когда я погрузилась в семейную ванну, вдруг без стука вошла мамочка Чарли. Она принесла чистые полотенца для «dear Фионы». Принесла и уставилась вываливающимися глазами, — у старухи была какая-то болезнь глаз: они выпучивались из орбит, — уставилась на тело женщины сына. «Йес, мазер, могу я вам чем-нибудь помочь, мазер?» — спросила я ее голосочком опереточной англичанки, ты знаешь, Джон, я могу быть такой, когда хочу. Старуха подошла ко мне и, наклонившись к ванне, поддела желтым пальцем одну из моих грудей. «Они уже вянут, твои tits! Скоро упадут вниз…» — пробормотала она на ужасающем английском выходцев из Центральной Европы. Ухмыльнулась всеми слоями мейкапа на физиономии и ушла. И только тогда я испугалась и заорала. Я орала и терла груди губкой и плакала. Прибежал Чарли и, когда понял, в чем дело, очень рассердился. И на свою мать, и на меня. Утром мы улетели из Форт-Лодердейл. В самолете я несколько раз выходила в туалет и разглядывала свои груди в профиль. Я боялась, что старуха сглазила меня.
— Пойдемте, мисс Ивенс. — Джон встал и начал одеваться.
Мисс сняла полотенце, покрывавшее грудь.
— В конце концов груди действительно упали.
— В самолете из Флориды в Калифорнию?
— Нет, в других самолетах. И в поездах. И особенно резко и низко они, бедные, опускались в моменты, когда я протягивала таможенникам паспорт. Я думаю, я знаю, когда они окончательно свалились, — это было на франко-швейцарской границе, я ехала из Женевы, и среди моего багажа были спрятаны семь с половиной килограммов кокаина. — Мисс встала и, раскрыв оставшееся полотенце, голая, направилась к ванной. Остановившись у двери шкафа, прикрыла ее и взглянула на себя в зеркало. Повернулась в профиль. Смеясь, из-за плеча взглянула на Галанта: — Жопа у меня до сих пор еще очень неплохая, не правда ли, мистер?
Виктора они нашли на углу Ларга Сан-Марко и улицы Спеччиэри. Руки в карманах плаща, он пристально глядел на распятую в витрине куртку бледно-зеленой кожи.
— Нравится? — Подпрыгнув, мисс Ивенс обняла Виктора за талию.
Стеснительно покосившись на Галанта, латиноамериканец цокнул языком.
— Фиона, ты спрашиваешь?! Плюс в Париже такая стоит целое состояние. Кожаные изделия здесь куда дешевле… — Даже сдержанный румянец появился на синеватых щеках Виктора.
— Зайдем внутрь, дорогой мужчина, познакомимся с ней поближе, — пропела мисс и схватила Виктора за руку.
— Но, Фиона, у меня ведь нет money! — неэнергично запротестовал Виктор.
Сквозь стекло витрины бутика за ними, улыбаясь, наблюдал хозяин, седовласый бледный тип в сером костюме с искрой. Продолжая протестовать, Виктор все же последовал за мисс Ивенс. Хозяин широко открыл перед ними красиво залившуюся колокольчатой музыкой дверь.
— Я подожду вас! — крикнул Галант вслед паре и, потоптавшись у витрины, огляделся. В дальнем конце Ларга Сан-Марко пересекали обрезанные головы нескольких толстощеких стариков, а через несколько метров проскользнула покрасневшая от натуги голова гондольера и его плечо в черном свитере. Ларга Сан-Марко упиралась в канал. Внутри бутика уже надевший прекрасную куртку Виктор танцевал перед большими зеркалами, то приближаясь, то отходя, а мисс Фиона Ивенс, сжав сумочку, глядела на Виктора взглядом любящей матери, пришедшей купить сыну подарок. Маленький хозяин, шевеля губами, что-то объяснял мисс. Обойдя витрину бутика, Галант увидел далеко в конце улицы Спеччиэри блокирующую ее старую стену или бедро старого здания. В противоположном конце улицы, соперничая с заслоняющей обзор висячей рекламой «Кодака»: «Аррареччи Пелликоле», — выдвигался бок идентичного же старого здания. Характер и порядок, в каком были сложены камни, не оставляли сомнения в том, что славный памятник архитектуры принадлежит к семейству церквей.