Как прежде, увы, не получалось. То есть все было OK, за исключением сознания Галанта. Он осторожно позвонил в консулат и спросил, готов ли его паспорт. Женщина, говорившая по-английски с акцентом, попросила его подождать и, исчезнув надолго, вернулась в момент, когда он, встревоженный и вспотевший, уже собирался бросить трубку и умчаться из апартмента на улицы.
— Ваш паспорт ждет вас уже месяц, мистер Галант, — сказала она, — вы можете забрать его даже сегодня, если хотите. До 16:30.
Сегодня он не захотел. Он уже приспособился к неспешному и менее нервному темпу действий. Звонок, ожидание, первый шаг, второй… третий. Всему свое время. Его могли, он прекрасно знал это, арестовать или убить, вторгшись в его неспешный метод, как если бы он действовал методом спешным, однако он держался своего метода уже только лишь из суеверия.
После трех дней ожидания он явился в консульство. В воротах его прогладили электромагнитным утюгом. Визг! Виновником электромагнитного визга оказался увесистый ключ от фермы Лиз, она дала ему право вторгаться к ней, когда Галант пожелает. Прыщавый неприятный гард-блондин недовольно обвел его водяными глазами рыбы. Какой мерзкий соотечественник, подумал Галант, вспомнив соответствующее стихотворение Чарлза Буковского. Гард в униформе марине служил, разумеется, украшением, нужен был консульству как колонны и картины, но сам, прыщавый, видел себя основным героем спектакля. Старая дама с хриплым голосом выдала ему паспорт, мельком взглянув на фотографию и на лицо Галанта. Он принял паспорт и спрятал его в карман. Если бы его хотели арестовать, то арестовали бы в этот момент. Минуя скамьи, на них сидели французы с перепуганными лицами, ожидая своей очереди в различные окошки и комнаты, Галант направился к выходу. Было такое впечатление, что французы все поголовно имеют за плечами трупы и «мокрые дела». «Почему они так боятся?» — подумал Галант. Боятся по-разному, некоторые широко и слишком открыто улыбаются, напоминая собаку, легшую на спину и обнажившую брюхо более крупной и сильной собаке. Не тронь меня, я твой друг… Все они хотят лететь в Америку, испугаться там. В страну гангстеров и уличных опасностей…
Он забыл о французах, выйдя на пляс де ля Конкорд.
Он увиделся с Ронни Кобальтом и Джессикой. Ел ланч, приготовленный Джессикой, перелистывая журнал, который сам тщательно составлял и собирал всю осень и зиму. Ронни нашел новую, куда более дешевую типографию в Венсенне, и отец Ронни оплатил стоимость печати. Журнал выглядел очень OK, отметил Галант, отец Ронни стал очень хорошим отцом вследствие того, что Ронни образумился, живет с Джессикой, оставил асид и заинтересовался литературным бизнесом. Отец готов заплатить еще за несколько номеров журнала, лишь бы Ронни оставался с Джессикой и при литературе. Галант похвалил качество фотографий, одобрил новое решение макета, порадовался вместе с Ронни тому, что параноидный Пьер Франсуа Жирардон остался доволен публикацией о нем… однако, покинув апартмент на рю дю Тампль, Галант подумал, что Ронни, Джессика, Жирардон кажутся ему теперь детьми, играющими в безопасную тихую игру. Они не имели никакого значения… И как Галант ни старался возбудить себя и уверить, что «Модерн-эйдж» важен для него… он не смог заставить себя работать над четвертым номером. Он прилагал усилия, он честно покопался в рукописях несколько дней — рукописями была завалена целая комната в апартменте на рю дю Тампль, соотечественники писали много, — но убедился наконец, что рукописи раздражают его все. Как вода после прекрасного вина, чувствовались им самые смелые измышления авторов после поездки в Венецию. В эпизоде его жизни, занявшем несколько дней всего, были глубина, вязкость и крепость. Если не с вином, то с крепким бульоном хотелось ему сравнить эти дни в Венеции. И вот он опять был отброшен пить воду. Его напоили однажды страшной жидкостью и больше не дали. А он уже оказался addicted. Так быстро, однако же…
Галант попытался было соорудить нечто вроде эссе о Венеции. Но в тех нескольких страницах, которые он успел отстучать на пишущей машинке, среди церквей, ржавой воды каналов и старых стен не хватало леди Фионы и Виктора. И сам Галант без присутствия Фионы и Виктора видел Венецию обыкновенной Венецией. Старым городом туристов, коллекцией средневековых редкостей. «Банально!» — безжалостно осудил он свой труд и попробовал начать снова, но уже со сцены в базилике Сан-Марко. Проблему отстраненного видения возможно было решить, удалив марихуану (читателям «Харпер энд Квинн» он не мог и заикнуться о марихуане), но прибегнув к старому приему сна наяву. Таким образом он мог объяснить, как он сумел увидеть благородных священнослужителей монстрами. Зарядив пятый лист в машинку, он, однако, понял, что без реплик Фионы Ивенс ему не обойтись. Эссе для «Харпер энд Квинн» на глазах превращалось в автобиографический роман. Провозившись некоторое время с растекающимся во все стороны, как масло на горячем асфальте, материалом, он оборвал свои мучения, резонно объяснив себе, что не может ни поместить действие в Венецию, ни вынуть персонажей из Венеции и приземлить их в другой город. Он боялся, что его персонажей узнают. И, узнав их, узнают его.
Он пытался распутать клубок. Журналист Чарлз, подозревалось, что это он привел мисс Ивенс на анниверсари Галанта, оказалось, потерял работу в бюро «Гералд трибюн» в Париже и отправился на поиски джаб в Лос-Анджелес. Можно было, конечно, отправиться в Лос-Анджелес, но Галант этого не сделал. По множеству причин. Он отправился однажды на рю Лепик и прошел ее всю, изогнутую самым причудливым образом (не хуже Канале-Гранде, подумал он), так и не найдя дома, в котором жила Фиона. Номера дома он не знал, но надеялся, что найдет апартмент на третьем этаже по особенно высоким окнам. Никаких особенно выдающихся окон на третьих этажах рю Лепик он не обнаружил. Все окна третьих этажей были более или менее среднего размера или же очень мелкие. Когда он в шестой раз шел по изогнутой, как спина очень горбатого человека, Лепик, он заметил с любопытством наблюдающего за ним из-под козырька магазина алиментасьен (пошел дождь) полицейского. Отведя взгляд, он поспешил вниз, спустился к метро «Бланш» и уехал из этой части города. В метро ему пришла в голову простейшая и гениальнейшая идея обнаружить адрес Фионы Ивенс в телефонной книге, но когда chez soi он зарылся в книгу, то искомых имени и фамилии не обнаружил. Ни в каком варианте правописания.
В мае он неожиданно для себя вдруг уступил апартмент на рю Алезиа компатриоту и через двадцать восемь часов сошел с поезда на станции Хадсон. На станции, он отметил, слонялось без дела куда большее количество черных, чем в последний его приезд.
Родители отнеслись к его появлению без особого интереса. Он сказал, что приехал их навестить. Однако, когда через неделю он явился к отцу в автошоп и, просидев в конторке пару часов, не только не удалился, но и отправился с отцом на ланч (в тот самый уродливый Бюргер-кинг, на каковой ему показалась похожей базилика Сан-Марко), отец не мог уснуть полночи. И высказал матери предположение, что блудный сын, может быть, наконец устал от странствий и вернулся в родной дом.
— А, Алин? В конце концов, почему бы ему и не вернуться?..