Мончегоров вздохнул.
– Сын с внучками приезжали. Мне ведь сегодня шестьдесят пять стукнуло. Не забыл Сашка… Торт привезли, колбаску, вот, рубашку подарили…
Он опять вздохнул. Видно было, что, несмотря на все перечисленное, день рождения не стал праздником.
– Ой, поздравляю! Жаль, я не знала, – засуетилась Катя. – Я бы пирожков испекла… А рубашка украинская, что ли?
– Да, сын из Киева привез…
– Красивая!
Кате уже за пятьдесят, ей давно пора быть Екатериной Ивановной, а она все как девочка, которая тридцать пять лет назад нанялась убираться на дачу академика Федорова. Нет, выглядит она, конечно, на свои годы, даже старше, но отношение к ней осталось прежним: «Катя, сбегай в магазин», «Катя, на кухне пол протри», «Катя, мусор вынеси…» Сам Митрофан Апполинариевич давно ушел из этой бренной жизни, а командует ею соплюха, двадцатипятилетняя Наталья – внучка академика, которую Катя и вырастила…
– Ничего, завтра испеку, Иван Степанович! – морщинистое лицо Кати лучилось благожелательностью. – Испеку и принесу!
Катя не замужем, болтают, что она просто «подбивает клинья» к солидному холостяку, а ведь она от чистого сердца, хотя, может, кое-какие мысли у нее и имеются… Она добрая, открытая, а все вокруг почему-то злые, и не только языками… Высокомерные – никогда не здороваются, а то и вовсе не смотрят в его сторону…
– Слушай, Катя, а как ты Наташку Федорову зовешь? – поинтересовался Мончегоров. – Небось по имени-отчеству и на «вы»?
– А как же по-другому, Иван Степанович? – Катя удивленно всплеснула руками. – Они ведь хозяева, а мы – прислуга. Как же нам их звать?
– Хозяева! – Мончегоров сплюнул и, обходя лужи, медленно пошел к себе. Он был высок, сухопар, с длинным волевым лицом человека, привыкшего руководить и принимать решения. Впрочем, за последние годы эта привычка ослабела, а может, и совсем исчезла. Кем командовать-то? Разве что кошками…
Улица была довольно широкая, до половины асфальтированная, а дальше засыпанная слежавшимся намертво, еще с советских времен, гравием. Непривычные для нынешних времен низкие штакетники, деревянные домики из почерневших от времени досок – все обветшало и требует ремонта. Когда-то это был элитный район – госдачи, такие домишки с участками считались роскошью. И жила здесь номенклатура, да те, кого она обласкала: рядом заместитель министра рыбной промышленности, через два дома митрополит, потом дипломат, в конце квартала – Генеральный прокурор, на параллельной улице – известные художник и писатель… И если с кем-то встречался на улице, те всегда здоровались, приветливо улыбались…
Сейчас представления изменились: у крупных чиновников собственные кирпичные дворцы за десятки миллионов долларов, в такие халупы они даже прислугу не заселяют… А остались здесь в основном дети и внуки тех, прежних, да нувориши нового времени, которые сами по себе ничего не стоят, но при встрече задирают к небу свои ничего не значащие носы…
Скрипучая калитка рассохлась, петли разболтались, но тенистый сад по-прежнему в летнюю жару дарил приятную прохладу. А сейчас и жары-то нет, по вечерам приходится даже печь протапливать. Ступени крыльца скрипели и ходили вверх-вниз под ногами. Время беспощадно, и, видно, без ремонта не обойтись…
Мончегоров зашел в вытянутую комнату с двумя окнами, выходящими прямо на цветочные клумбы и газон. Стол был не убран: спешить некуда – больше гостей не будет. Налил в большую чашку с петушками кипяток, добавил заварку. Он пил только крупнолистовой черный чай без сахара. В хрустальной вазочке клубничное варенье, которое так любят Верочка и Иришка. Бабушка Мария специально для них выращивала клубнику и каждый год наваривала несколько десятков банок. Но это последняя партия, больше не будет… Марии Ивановны не стало в прошлом году – инфаркт. Возможно, если бы она оставалась в Москве, а не кочевала с ним по тайге, была бы сейчас жива…
«Почему так? – думал Мончегоров. – Я работал в опасной зоне, хватал дозы, и ничего – жив-здоров. А Мария жила в поселке, там фон почти всегда был в норме, однако именно она, а не я… Потому что волновалась за меня, переживала мои проблемы, всю жизнь на нервах…»
Сам Мончегоров чувствовал себя хорошо и продолжал поддерживать физическую форму. Правда, подъем переворотом на турнике он уже давно не выполнял, но раз пять подтягивался, да и пробегал несколько километров каждое утро. И Сашка, слава Богу, на здоровье не жалуется. Он родился, когда они уже вернулись в Москву, и Иван Степанович искренне надеялся, что на здоровье сына никак не отразится прошлая работа отца.
Он все-таки убрал со стола, помыл и перетер тарелки, спрятал в шкаф. Впереди маячило время, которое надо как-то убить. Как? Он перечитал все книги в доме и местной библиотеке. Особенно любил исторические, интересовался развитием религии, но сейчас читать не хочется, а телевизор надоел. В советское время тоже много навязчивой лабуды показывали, но была жизнеутверждающая идея и хорошие, добротно сделанные фильмы. А сейчас беспросветный мрак, чернуха, да лживая реклама – смотреть противно!
Правда, на помощь пришел Интернет. Верочка научила деда пользоваться Всемирной паутиной, зарегистрировала в «Одноклассниках». Это оказалось увлекательным. Он попал в центр виртуальной тусовки, где все хотели со всеми знакомиться и дружить, сообщали о каждом своем шаге, выкладывали фотографии экзотического отдыха на Гоа, Мальдивах или Канарах, даже демонстрировали, как выглядят мудреные блюда, которые они вкушали и про которые Иван Степанович никогда не слышал: фуа-гра, террин из гусиной печени, карпаччо с трюфелями, консоме из косули и даже таинственный Сан-Джакобс…
Только ему-то что выкладывать? Ялтинский санаторий 1986 года? Себя, в старомодном костюме и нелепой шляпе, на набережной? Или в полосатой пижаме на веранде? Или пельмени да яичницу, которые он ест почти каждый день? Разве это стоит выставлять на всеобщее обозрение? Да и кто сейчас его поймет? Посмеются над смешным дядькой – и все! Тогда он отсканировал и выложил несколько фотографий из той, его настоящей жизни. Которой он до сих пор гордился, хотя она оказалась выброшенной псу под хвост…
Вот он в брезентовом костюме и каске на фоне озера, вот в штабном вагончике наклонился над картой, проверяя привязку русла, вот они с Евгеньичем идут через тайгу по только что вываленной просеке… Жаль, что снимки черно-белые, не видно, что брезентуха синяя, каска желтая, а у него розовые щеки… И не видно, какой неземной, нежно-бирюзовый цвет воды в озере…
Тогда не существовало цифровых фотоаппаратов, а с цветной пленкой было столько возни… Да и вообще, снимать там было строго запрещено, если бы узнали, то даже высокая должность главного инженера проекта вряд ли бы помогла… Но наступили другие времена, сейчас все можно. Да и все сроки прошли… Ему многие писали, особенно люди, связанные с тайгой: геологи, охотники, лесорубы, даже искатели метеоритов… «Это не Нижняя Тунгуска?» Или: «Я где-то в тех краях охотился на медведя!» Или: «Я тоже искал золото на Ваче…» Или еще что-нибудь в этом духе.