Заместитель скривил рот.
– Для обложек, рассчитанных на нашу публику, существует один принцип. Они должны быть однозначными и яркими. – И, весь собравшись для решающего удара, он ткнул пальцем в эскиз, которому отдал предпочтение директор. – Эскиз неплохой, не спорю… Для суперобложки каких-нибудь повестушек в духе Блумсбери [10] .
Алиса Лейк фыркнула:
– Зверская морда, которая выглядывает из зарослей бугенвиллеи? При чем тут Блумсбери?
– Твоя беда, Харкер, в том… – начал было Джимми Лейк, но не закончил фразу. Его прервал охвативший Ниту Принс приступ кашля.
– Откашляйся, солнышко, откашляйся как следует, – сказал он, хлопая ее по спине.
Однако Нита так и не смогла откашляться. Кашель перешел в мучительное удушье, красивое лицо ее исказилось, глаза в отчаянии вылезли из орбит, руки стиснули горло, потом безжизненно упали. Все смотрели на нее, не веря своим глазам. Никто не успел и пошевелиться, как она упала на стол. Пузырек чернил перевернулся, забрызгав ее светлые волосы, и медленно скатился со стола.
Позже, пытаясь в спокойной обстановке восстановить в памяти эту сцену, Найджел Стрейнджуэйз обнаружил, что она как-то удивительно рассыпается на отдельные куски. Словно в кабинете Джимми Лейка разорвалась бомба и разнесла все на нелепые, не связанные между собой фрагменты. Одним из них был пронзительный, какой-то кукольный вскрик Алисы Лейк: «О Джимми!» И был директор, который испуганно смотрел на Ниту и снова и снова повторял: «Нита, что с тобой? Нита, что с тобой?» И был Эдгар Биллсон, который снял очки и принялся вытирать их о рукав пиджака, а потом надел опять с таким видом, будто не мог поверить тому, что видит через них. Был безудержно трясущийся Меррион Сквайерс. Был Харкер Фортескью, застывший как статуя посредине комнаты. Был Брайан Ингл, который первым зашевелился, подбежал к окну и широко распахнул его, крича: «Ей нужен воздух». Потом он застыл в какой-то странной позе, словно защищая Ниту от того, что уже произошло. И был Чарльз Кеннингтон, на лице у которого, прежде чем он закрыл его руками, Найджел заметил удивительное выражение; он мог бы поклясться, что это было безмерное, невероятное изумление. Найджел пересек комнату. В данный момент можно было сделать только три вещи. И он их сделал, пока остальные, как овцы, смотрели на него. Он проверил, не бьется ли сердце Ниты, приподнял ее веки. Да, она была мертва. Он понюхал ее губы и чашку с кофе – да, она погибла от цианида; он опустил светловолосую головку обратно на стол. Затем набрал номер Скотленд-Ярда и попросил суперинтенданта Блаунта.
– Блаунт? Слава Богу, вы на месте. Это Стрейнджуэйз. Из министерства военной пропаганды. Вы не могли бы приехать немедленно? У нас смертельный случай, отравление цианидом. Что вы говорите?.. О, черт бы побрал ваши правила. Минутку, не кладите трубку… – Найджел вспомнил четвертую вещь, которую он должен был сделать. Положив трубку на стол, он нагнулся и понюхал пальцы на руке Ниты. – Вы слушаете? Да, почти наверняка убийство. Приедете? Хорошо. Может, захватите по дороге врача? Это будет быстрее, чем вызывать по телефону. Комната Ф29 в здании министерства… Да, я прослежу. Пока.
Когда он произнес слово «убийство», по комнате прокатился тихий говор, типично театральный говор, какой бывает в толпе статистов, которые ловят каждое слово, произнесенное главным героем.
– Какого черта? Что вы такое говорите, Найджел? – хрипло выдавил Фортескью.
А Джимми Лейк, улыбнувшись, слабо запротестовал:
– О нет, Найджел! Ты, должно быть, ошибся…
Брайан Ингл, стоявший до сих пор в стороне, кинулся к телу Ниты; он задыхался от слез, словно пробежал не один километр. Найджелу пришлось взять его за руки и осторожно отстранить.
– Извините, – сказал он. – Никто пока не должен трогать ее. И никто не должен покидать комнату до приезда полиции. – Он повернулся к директору: – Вы извините, что я взял на себя командование, но мне уже приходилось бывать в таких ситуациях. Суперинтендант – мой старый знакомый. Может быть, мы пока присядем?
– Почему вы решили, что это убийство? – спросил майор Кеннингтон.
За одну минуту он стал совершенно другим человеком: говорил резко, словно щелкая кнутом, худощавое тело его напряглось и вытянулось, глаза сверкали. Теперь Найджел видел человека, который действительно поймал Отто Штульца.
– Ее чашка пахнет цианистым калием. А пальцы, напротив, не пахнут. Если бы она приняла яд, положив ваш трофей прямо в рот, чашка бы не пахла. Если бы она высыпала яд из капсулы себе в кофе, ее пальцы наверняка бы приобрели этот запах. Но от них цианидом не пахнет. Значит… – Найджел пожал плечами.
Майор Кеннингтон хотел что-то сказать или возразить. Но лишь пожал плечами. И спустя минуту заговорил.
– Кто последним держал капсулу? – требовательно спросил он, повернувшись к группе, сгрудившейся вокруг директорского стола.
– Это невыносимо, – проговорил Биллсон. – С какой стати мы должны подчиняться Стрейнджуэйзу?
– Тогда вам придется подчиняться мне, – сдержанно, но твердо сказал директор. – Никуда не выходите из комнаты. А на вопросы до прихода полиции можете, если хотите, не отвечать.
– Найджел, – подал голос Харкер Фортескью, – она ведь могла положить эту штуку в рот и потом запить кофе. Тогда немного порошка могло попасть и в чашку.
– Маловероятно, – ответил Найджел. – Поэтому я и сказал Блаунту: почти наверняка убийство.
– Что вы все говорите такое? – раздался высокий тоненький голосок Алисы Лейк. – Бедная девочка только что была жива, а теперь ее нет, она умерла…
Джимми подошел к жене, глядя на нее настойчиво и умоляюще, и взял ее за руку.
– Найджел, – сказал Чарльз Кеннингтон, – вы не окажете мне любезность? Осмотрите ее чашку. Может быть, удастся выловить ложкой осколки. Вы знаете, что я имею в виду.
Найджел поболтал ложкой в чашке Ниты, где еще оставался кофе. Потом обернулся к Кеннингтону и молча покачал головой. Директор снова нервно заходил по комнате, сунув руки в карманы, потом подошел к открытому окну.
– Нет! – быстро остановил его Найджел. – Извините, Джимми, но мне кажется, будет лучше, если никто сейчас не станет подходить к окнам.
– Боитесь, что убийца выбросится из окна? – с издевкой поинтересовался Меррион Сквайерс. – Что ж, это самое лучшее, что он мог бы сделать.
Все, подавленные, молчали; тогда Найджел пояснил:
– Дело не в этом. Речь идет о «штульцевской штуке». – Они уже привыкли называть ее «штульцевской», а не «чарльзовской» штукой. Так им казалось тактичнее. – Видите ли, она не растворяется, и ее нет в чашке Ниты. Значит, если кто-то подсыпал в ее чашку яд, он либо спрятал капсулу в комнате, либо она все еще у него. И если это так, он может попытаться выбросить ее в окно, когда никто на него не смотрит. Нас, конечно, всех придется обыскать.