– Джеймс!
– Как могли вы бросить меня, Дженни? Откуда в вас столько жестокости? Я думал, что вы погибли. Я оплакивал вашу смерть, а сейчас жалею, что вы остались в живых. Вы разбили мою жизнь.
Она ничего не отвечала и неподвижно лежала на софе, не спуская с него глаз.
– Почему вы молчите?
– Потому что вы правы, Джеймс. Я поступила с вами жестоко, бессовестно. Но мой поступок не так ужасен, как вы думаете.
– Вы бежали с де Орта.
– Нет. В последнюю минуту я опомнилась. Он уехал один. Но у меня не хватило духу вернуться к вам после того, что я вам написала. Я уехала в Англию под другим именем и с тех пор живу здесь. Мне казалось, что я начинаю новую жизнь. Я знала, что вы считаете меня мёртвой. Кто мог предположить, что судьба опять сведёт нас! Когда профессор просил меня…
Она опять стала задыхаться.
– Вам дурно, – сказал профессор. – Держите голову ниже, это помогает правильной циркуляции крови в мозгу. – Он поправил подушку. – Мне очень жаль, но я вынужден покинуть вас, О’Брайен: у меня сейчас лекция. Может, я ещё застану вас здесь.
С этими словами профессор вышел из комнаты. Лицо его словно окаменело, на нём застыло мрачное выражение. Ни один из трёхсот студентов, слушавших лекцию, не заметил никакой перемены ни в его голосе, ни в его наружности, и никому и в голову не пришло, что строгий профессор понял наконец, как трудно подавлять свою человеческую природу. Когда лекция кончилась, профессор прошёл в лабораторию, а оттуда поехал домой. Выйдя из экипажа, он направился в сад, намереваясь войти в дом через створчатую стеклянную дверь, выходившую в сад из гостиной. Подойдя к дому, он услышал голоса своей жены и О’Брайена, которые вели громкий и оживлённый разговор. На мгновение он остановился в нерешительности, не зная, что ему делать – войти или не мешать и уйти.
Профессору претила роль шпиона, ни за что на свете он не стал бы подслушивать чужие разговоры или подсматривать за собственной женой; но пока он колебался, до его слуха долетели слова, заставившие его превратиться в статую.
– Всё-таки вы моя жена, Дженни, – сказал О’Брайен, – и я прощаю вас от всего сердца. Я люблю вас и никогда не переставал любить, хотя вы и забыли меня.
– Нет, Джеймс, сердцем я всегда была в Мельбурне. Я всегда была вашей. Я только думала, для вас будет лучше считать, что я умерла.
– Теперь выбирайте между нами, Дженни. Если вы решите остаться здесь, я буду нем как могила. Если же вы решите ехать со мной, то мне безразлично, что будут говорить обо мне. Вероятно, я виноват не меньше вашего. Я слишком много времени посвящал работе и слишком мало своей жене.
Профессор услышал воркующий, нежный смех, который был так хорошо знаком ему.
– Я поеду с вами, Джеймс, – сказала она.
– А профессор?
– Бедный профессор! Но он не особенно будет тужить, Джеймс, – у него нет сердца.
– Мы должны сообщить ему наше решение.
– В этом нет надобности, – сказал профессор Грей, входя через открытую дверь в комнату. – Я слышал последнюю часть вашего разговора. Я не решился помешать вам в тот момент, когда вы принимали окончательное решение.
О’Брайен взял жену за руку, они стояли рядом, освещённые солнечным светом. Профессор же, заложив руки за спину, остался у порога, и его длинная чёрная тень упала между ними.
– Ваше решение вполне разумно, – сказал он. – Отправляйтесь вместе в Австралию и навсегда забудьте то, что произошло между нами.
– Но вы… вы… – пробормотал О’Брайен.
– Не беспокойтесь обо мне, – сказал профессор.
Женщина разразилась рыданиями.
– Что я могу сказать в своё оправдание? – говорила она. – Как я могла предвидеть это? Я думала, что моя прежняя жизнь кончилась. Но она вернулась со всеми надеждами и желаниями. Что мне сказать вам, Энсли? Я навлекла позор и несчастье на голову достойного человека. Я испортила вашу жизнь. Как вы должны ненавидеть и презирать меня! Зачем только я родилась на свет!
– Я не питаю к вам ни ненависти, ни презрения, – спокойно сказал профессор. – Вы не правы, жалея о том, что родились на свет, так как вам предстоит стать подругой человека, необычайно одарённого в одной из высших отраслей науки. По справедливости, я не могу корить вас в том, что произошло, потому что наука не сказала своего последнего слова относительно того, насколько отдельный индивидуум должен считаться ответственным за наследственные, глубоко заложенные в нём инстинкты.
Он жестикулировал, слегка подавшись вперёд, как человек, разбирающий трудный и не имеющий к нему лично никакого отношения вопрос. О’Брайен шагнул было к нему, намереваясь сказать что-то, но слова замерли у него на устах, когда он встретился с бесстрастным взглядом Грея. Всякое выражение сочувствия или симпатии было бы дерзостно по отношению к этому человеку, личные страдания которого легко растворялись в глубинах отвлечённой философии.
– Полагаю, что можно считать вопрос исчерпанным, – продолжил профессор тем же бесстрастным тоном. – Мой экипаж стоит у дверей. Прошу воспользоваться им, как своим собственным. Лучше всего, если вы покинете город немедленно. Ваши вещи, Джанет, я пошлю вслед.
О’Брайен не решался протянуть профессору руку.
– Я почти не смею предложить вам свою руку, – сказал он.
– Напротив. Я думаю, что из нас троих вы в самом выгодном положении: вам нечего стыдиться.
– Ваша сестра…
– Я позабочусь о том, чтобы у неё было правильное представление о происшедшем. До свидания! Пришлите мне оттиск вашей последней работы. До свидания, Джанет!
– До свидания!
Они пожали друг другу руки, и на одно мгновение их взгляды встретились. Во время этого короткого обмена взглядами ей в первый и последний раз удалось заглянуть в тайники души этого сильного человека. Она вздохнула, и её тонкая белая рука задержалась на его плече.
– Джеймс, Джеймс! – вскричала она. – Разве вы не видите, что он поражён в самое сердце?
Профессор спокойно отстранил её от себя.
– Я не обладаю эмоциональным темпераментом, – сказал он. – У меня есть дело, которое приносит мне удовлетворение, – мои исследования о валиснерии. Экипаж ждёт вас. Ваше манто в передней. Скажите Джону, куда вас отвезти. Ступайте.
Эти последние слова оказались так неожиданны и в тоне, которым он произнёс их, было что-то вулканическое, стоявшее в таком резком контрасте с его бесстрастным тоном и неподвижным лицом, что О’Брайен и его жена тотчас же удалились. Он запер за ними дверь и некоторое время медленно ходил взад и вперёд по комнате. Затем он прошёл в библиотеку и выглянул из окна. Коляска удалялась. Профессор бросил последний взгляд на женщину, которая была его женой. Он увидел её изящную, склонённую набок голову и прекрасные очертания шеи.
Под влиянием нелепого, бессознательного импульса профессор сделал несколько шагов к двери, но тотчас повернул назад и, усевшись за письменный стол, погрузился в работу.