– Вот видите, – заметил Паркер после некоторой паузы. – Только начнёшь размышлять о прошлом нашего Свэйлклиффа, как воображение такое тебе нарисует!
Но я-то приехал в замок, ничего не зная о прежних его обитателях!
– Ну что ж, сейчас мы с этим художеством и покончим, – решительно заключил Паркер. – У меня лично галлюцинации такого рода не вызывают ни малейшего интереса.
– А не могли бы вы отдать эту картину мне? Я-то как раз и неравнодушен к галлюцинациям такого рода. Обещаю не сплетничать и никому не показывать этот рисунок дома.
– Как будет угодно, – безразличным тоном бросил хозяин. – Но, ради всего святого, как собираетесь вы унести картину такого размера?
– Очень просто. – Я вынул нож и, отделив холст от деревянной рамки, свернул его в трубку, которую можно было зажать в ладони.
Обстоятельства, сопутствовавшие этому моему приобретению, были слишком поразительны, почти невероятны. Мне требовалось время, чтобы оправиться от потрясения, ибо разум отказывался верить тому, что произошло.
В Лондоне я опоздал на пригородный поезд и, поужинав на станции, добрался до Кросс-Хиллс лишь в десять часов вместо шести. Оставив саквояж носильщику с тем, чтобы тот утром доставил его в дом, я отправился через поля напрямик. Вскоре тропинка вывела меня на дорожку, огороженную от наших земель частоколом с калиткой, ключ от которой лежал у меня в кармане.
Я щёлкнул замком и вышел в рощицу, откуда было рукой подать до деревенского летнего домика, служившего мне очень удобной курительной комнатой: он был основательно выстроен, покрыт вереском, уложен циновками, а меблирован простым деревянным столом, кушеткой и стульями. Несколько книг, канцелярские принадлежности и газеты, которые я успел принести сюда уже после приезда, придавали интерьеру вполне жилой вид. Именно здесь и решил я повесить картину с изображением призрака. Место показалось мне вполне безопасным: домик запирался, так что никто, кроме меня, проникнуть сюда не смог бы. Дома же слуги матери непременно пронюхали бы о картине, а я обещал Паркеру держать язык за зубами. При свете лампы я расправил картину, слегка помявшуюся в пути, и четырьмя кнопками прикрепил её к настенной циновке.
Боже милостивый, что же это был за кошмар! Я поймал себя на том, что при всём своём отвращении не в силах оторвать от картины взгляд. Насколько же точно воссоздавала она мои собственные воспоминания! Или опять-таки причиной всему – моё воспалённое воображение? Я начал понимать, почему старина Паркер стремился как можно скорее от неё избавиться. Наверное, и мне следовало бы поскорее уничтожить этот холст. Впрочем, сейчас это было бы уже непросто.
Я решил, что оставлю картину здесь по крайней мере до тех пор, пока тайна её как-то не разрешится, а пока этой же ночью напишу коменданту Саутбери письмо с просьбой провести соответствующее расследование.
Но видеть картину на стене перед глазами было невыносимо. Взяв старый номер «Таймс», я приколол его поверх холста булавками, после чего взял фонарь и повернулся, чтобы отправиться через лес домой.
В эту минуту снаружи послышался глухой стук, словно человек спрыгнул в траву с частокола. Я прикрутил фитиль и, прильнув к щели в стене домика, попытался разглядеть происходящее снаружи. Что могло привести сюда постороннего в такой час? Догадаться нетрудно. Мясная лавка в соседнем городке ломилась от дичи, и поставщиками её были, конечно же, не те добропорядочные граждане, что имели разрешение на охоту.
Луна скрылась за облаками, но было достаточно светло, чтобы я мог разглядеть фигуру человека, пробиравшегося сквозь заросли. Не будучи особенно ревностным блюстителем закона об охоте, я всё же решил во что бы то ни стало установить личность браконьера. Вполне возможно, на воровство его толкнула нужда: несчастная жена, больные детишки, но если так, я должен был знать об этом наверняка.
Впрочем, пока незнакомец продирался сквозь кустарник, мне удалось хорошенько его разглядеть: вне всяких сомнений, это был Святоша Джо – горе-трезвенник, в прошлом разносчик церковной литературы, а ныне раздуватель мехов! Негодяй скрылся в глубине рощицы, где, несомненно, успел заранее установить западню. Ни сообщников, ни огнестрельного оружия у Мерфи быть не могло, поэтому я решил, что одолею его голыми руками. Пока пришелец возился с капканом, я выскользнул из дому и засел в укрытии, отрезав ему обратный путь к палисаду. В тот самый момент, когда Джо повернулся, чтобы убраться с добычей восвояси, я подскочил к нему и ухватил его за шиворот.
– Отпусти, чёртов сторож! – зарычал он. – А не то заявлю, что сам тебя тут застукал! Докажи потом, что не ты поймал птичку! А ну, прочь! Вот тебе, получай!
Яростным усилием Джо вырвался из моих объятий и начал сыпать ударами направо и налево. Мы сцепились, и он стал драться яростно, как дикий зверь, проявив при этом силу, которая немало меня изумила. С минуту мне пришлось защищаться, но потом, после обмена оплеухами, я хорошенько прицелился и одним ударом опрокинул противника на землю. Бессильно распластавшись, он принялся кряхтеть о том, что со Святошей Джо, дескать, покончено навсегда.
– Поднимайся! – крикнул я, заподозрив притворство.
Мерфи покачал головой. Конечно же, он узнал меня и укоризненно заныл теперь о том, что во всём теле у него не осталось-де целенькой косточки, а всё из-за несчастной птички, которую прикончил он ради того лишь, чтобы избавить от лишних страданий. С детства, оказывается, этот добряк не мог спокойно взирать на то, как страдают несчастные твари.
Я поднял фонарь. Его лицо показалось мне неестественно бледным. Видя, что без посторонней помощи Мерфи идти то ли не может, то ли не хочет, я поднял его и затащил в летний домик, решив, что очень скоро пойму, действительно ли не рассчитал силу ударов, или (что куда более вероятно) негодяй получил лишь лёгкую взбучку, разумеется более чем заслуженную. Я усадил его на стул и зажёг свечи. Мерфи был бледен и сотрясался всем телом – от страха, боли или нервного потрясения – этого я понять не мог.
– Мастер Мильфорд, – заявил он торжественно, – я умираю.
– Умираешь? Вздор! Насколько позволяют мне судить мои скромные познания в медицине, ты отделался несколькими ссадинами. С какой стати ты набросился на меня, будто дикая кошка? Меньше всего я ожидал, что ты начнёшь драться.
– А во мне ведь дьявол сидит. Попробуйте только его разозлить! – ответил Мерфи, состроив нелепейшую в его положении горделивую мину. – Многие на себе это уже испробовали. – С этими словами он вяло стукнул по столу кулаком. – А потом ревматизм меня доконал. Всё эта церковь – ух и сыро же там!
Но пока он говорил, обнаружилась истинная причина как неожиданной его энергичности, так и столь же резкого приступа слабости: я вынул из кармана у Мерфи наполовину опустошённую фляжку и помахал добычей у него перед носом:
– Ревматизм, говоришь? Вот, оказывается, чем ты решил подбодрить себя, негодяй, прежде чем решился влезть ко мне на участок! Ну конечно, ты и в субботу был пьян – когда утверждал, что позабыл запах вина и в рот не берёшь больше ни капли!