Он спросил об этом слугу, и тот ответил:
– Никак нет, ваша честь, эти лошади не все здешние, но Дансло находится в самой середине округа, около нас пропасть конских заводов – ну, значится, лошадок и ведут сюда на продажу.
В руках у слуги была телеграмма, и он показал Доддсу на адрес:
– Никогда не слыхал такой фамилии, сэр. Может, вы знаете, кому адресована эта телеграмма?
Доддс взглянул на конверт: телеграмма была на имя какого-то Штрелленгауза.
Произнеся это имя вслух, Доддс ответил:
– Не знаю такого. Я не слыхал этой фамилии, она иностранная. Может быть…
Но в эту минуту сидевший за соседним столом маленький круглолицый и краснощёкий господин наклонился к Доддсу и спросил:
– Вы, кажется, назвали иностранную фамилию, сэр?
– Да, Штрелленгауз.
– Это я – Штрелленгауз, Юлиус Штрелленгауз из Ливерпуля. Я ждал эту телеграмму. Благодарю вас.
Доддс вовсе не желал подглядывать за Штрелленгаузом, но тот сидел так близко, что он наблюдал за ним помимо воли. Штрелленгауз разорвал красный конверт и вытащил из него очень большую бумагу светло-розового цвета. Телеграмма была длинная. Штрелленгауз аккуратно развернул листок и положил его перед собой, причём сделал это так, что телеграмму не мог видеть никто, кроме него самого, затем вынул записную книжку и начал делать в ней какие-то отметки, заглядывая то в книжку, то в телеграмму. Отметки он делал короткие, записывая каждый раз, очевидно, по одной букве или цифре. Доддс был заинтересован. Он понял, что́ делает этот человек: он, вне всякого сомнения, расшифровывал депешу.
Доддсу и самому не раз приходилось это проделывать, и он с любопытством наблюдал за соседом.
Вдруг маленький человек побледнел. Он, очевидно, понял значение депеши, и это его страшно взволновало. Бывали такие случаи и с Доддсом, и потому он пожалел Штрелленгауза от всей души. Иностранец встал из-за стола и, не притрагиваясь к еде, вышел из залы.
– Думаю, сэр, этот господин получил дурные вести, – прокомментировал это событие общительный слуга-ирландец.
– Похоже на то, – ответил Доддс, но в эту минуту его внимание оказалось отвлечено в другую сторону.
В залу вошёл посыльный, в его руках была телеграмма.
– Кто здесь господин Манкюн? – спросил посыльный у слуги.
– Вот так имечко! – воскликнул ирландец. – Как? Как вы сказали?
– Господин Манкюн, – повторил посыльный, глядя вокруг. – А, вот он!.. – И он подал телеграмму господину, который, сидя за угловым столиком, читал газету.
Доддс взглянул на этого господина и задумался. Что нужно этому человеку здесь, в этой компании лошадников и барышников? Манкюн был высокий господин с совершенно белыми волосами и орлиным носом, усы у него были подвиты, а бородка коротко и красиво подстрижена. Тип лица аристократический и составлял прямую противоположность всей этой грубоватой, шумной и вульгарной компании. Вот таков был господин Манкюн, получивший вторую телеграмму.
Конверт он разорвал с лихорадочной поспешностью. Доддс успел заметить, что телеграмма была не менее объёмиста, чем полученная Штрелленгаузом. Читал её Манкюн медленно, и из этого можно было заключить, что она тоже написана шифром. Манкюн, впрочем, разбирал шифр без помощи карандаша и записной книжки. Он сидел, глядя на телеграмму и стараясь понять её значение. Его тонкие, нервные пальцы сжимали седую бороду, густые брови были нахмурены. Он был серьёзен и сосредоточен.
И вдруг он вскочил с места, глаза его засверкали, лицо покраснело. Волнуясь, он смял телеграмму и стоял несколько секунд неподвижно. Затем, овладев собою, он спрятал телеграмму в карман и вышел из комнаты.
Будь на месте Доддса менее сообразительный человек, и тот бы заинтересовался всем увиденным. Что же касается бывалого финансиста, то он весь горел от любопытства. Что означают эти две телеграммы? Простое ли это совпадение, или же между двумя фактами есть связь? Двое лиц с иностранными фамилиями получили в одно и то же время две телеграммы, очень длинные и написанные шифром. И оба этих лица взволновались. Один побледнел, а другой вскочил со стула. Если это совпадение, то очень курьёзное. Ну а если не совпадение? Что же это такое? Может быть, это двое агентов, которые, не зная друг друга, работают на одно и то же лицо, живущее где-то далеко? Да, такое предположение возможно, но оно не объясняет всего.
Доддс думал-думал, но ни к какому выводу так и не пришёл. Всё время, пока он завтракал, таинственные телеграммы не выходили у него из головы.
Окончив еду, он вышел побродить на площадь. Конный торг уже начался. Сперва начали продавать и покупать однолеток. Это были высокие, длинноногие, пугливые животные с дикими глазами. До сих пор они знали только свои горные пастбища; некрасивы были эти молодые лошадки, шерсть у них была лохматая, гривы напоминали спутанную паклю, но зато уже теперь в строении туловища видна была крепость и выносливость. Некоторые из них обладали всеми данными для того, чтобы стать великолепными призовыми скакунами впоследствии.
Большинство однолеток были самых высоких кровей, и покупались они английскими оптовыми торговцами. Купить такую однолетку можно за несколько фунтов, а через год, если всё благополучно, за неё выручишь не менее пятидесяти гиней. И барыш этот законный, ибо лошадь – животное деликатное, подвержено всяким болезням. Случилось что-нибудь такое с лошадью, и она потеряла всю свою ценность. Покупка лошади – мудрёное дело. Платить-то надо во всяком случае, а выручка когда ещё будет, да и будет ли? Вырасти лошадь, прокорми её, походи за ней, да потом и считай барыши.
Так рассуждали лондонские оптовики, приценяясь к лохматым ирландским однолеткам. Среди этих оптовиков виднелся человек с красноватым лицом, в жёлтом пальто. Этот человек покупал однолеток сразу дюжинами и проделывал это так хладнокровно, точно это не лошади были, а апельсины. Каждую покупку он методически заносил в свою засаленную записную книжку. В короткое время, как заметил Доддс, он купил сорок или пятьдесят жеребят.
– Кто это такой? – обратился Доддс к своему соседу, какому-то субъекту в высоких сапогах со шпорами.
Субъект так удивился, что даже глаза вытаращил:
– Что? Вы не знаете его?! Это же Джим Голлоуэй, великий Джим Голлоуэй!!
Но Доддсу фамилия эта не сказала ровно ничего. Сосед заметил это и пустился в объяснения:
– Это глава лондонской фирмы «Голлоуэй и Морленд». Он занимается скупкой лошадей и всегда покупает дёшево. Компаньон его – тот продаёт, и продаёт дорого. У этого человека лошадей больше, чем у любого торговца во всём мире, и он берёт за свой товар хорошие деньги. Да вот хоть здесь, в Дансло… Поверьте моему слову, что Голлоуэй скупит половину всех лошадей. Мошна у него толстая, спорить с ним трудно.
Уорлингтон Доддс стал с любопытством наблюдать за знаменитым оптовиком. Голлоуэй, покончив с однолетками, перешёл к двух– и трёхлеткам; лошадей он выбирал с большой осторожностью и тщанием, но, выбрав раз лошадь, он держался за неё изо всех сил и в конце концов, оттеснив всех конкурентов, оставался хозяином положения. Набавлял он в этих случаях не задумываясь, иногда по пять фунтов сразу, но разгорячить Голлоуэя было в то же время очень трудно. Он зорко наблюдал за конкурентами, и если замечал, что конкурент набавляет без толку, то сейчас же кончал торг и оставлял противника с невыгодной покупкой на руках. Доддс пришёл в восхищение от ловкости и смелости Голлоуэя и наблюдал за ним с нескрываемым восторгом.