Я даже не спросил ее, а знает ли она дорогу на кухню из бейсмента. Наверное, она знала.
Я прождал ее ровно десять минут, господа, и когда она не пришла, я спустился вниз, хотя откровенно говоря, вовсе не надеялся ее там найти. Все было ясно — меня выебали и бросили. Использовали, как слугу, и бросили.
* * *
Естественно, там ее не было, в кухне, еще чего. Я было начал заглядывать в комнаты, зашел в ТВ-рум, там спали на полу какие-то ребята, но потом прекратил это бесполезное занятие, налил себе вермута, бросил туда пару кусков льда и пошел к себе наверх. Я сел за свой стол, старый Линдин, я его приволок из бейсмента еще в первые дни, после того, как вычистил комнату от остатков Дженни, слуге, конечно, стол не нужен, писателю же необходим, с тех самых пор стол стоит возле окна. Я поднял штору, сел за стол и стал глядеть в окно. В саду начинало светать, занималась апрельская розовая зорька, видна была оконечность острова Рузвельта впереди и дальше виден был маячок на скале и открытое туманное водное пространство.
«Хорошо, — думал я, — я тоже получил удовольствие, если уж на то пошло, еще и какое!» Но как я себя ни убеждал, что мое удовольствие было, во всяком случае, не меньше ее удовольствия, мне эта арифметика не помогала, мне было грустно. Уже одно то, что она оказалась способна на такое приключение, смелая молоденькая блядь, делало ее для меня бесповоротно привлекательной. Причем во время акта она была пассивна как только возможно — отдавалась, одевалась, пятилась на мой хуй. «Как раз моя девочка… — думал я свою грустную думу, — ни одного ведь лишнего движения не сделала за все время, все как нужно, как чувствуется. Потерять такой экземпляр! Эх!»
Кое-как я уснул, натянув на глаза желтый свой пуховик, наш желтый пуховик, тревожным уснул сном.
* * *
Наутро, естественно, оказалось, что дом весь поставлен кверху дном. Впрочем, приглядевшись, особо серьезных повреждений я не обнаружил, кроме одного. Какой-то мудак попытался потушить свою сигарету о наш ТВ-проекционный экран, пятно длинное и гадкое зияло посередине экрана. «Об этом придется доложить Нэнси, что делать, но позже, в понедельник, когда появится Линда», — подумал я. Я же был занят в то утро проблемой куда более важной для меня — как выведать у Генри, кто эта юная особа, ее имя, и что она делает, и может быть, где она живет. Она была мне нужна, именно она.
Я спросил Генри, улучив момент, как бы между прочим, кто такая была девушка в черном платье с оголенными руками, очень красивая и взрослая, та, что сидела рядом со мной в ливинг-рум, курила гашиш? Не мог же я сказать — которую я ебал в бейсменте. Генри спросил: «А кого ты именно имеешь в виду, Эдвард? Насколько я помню, несколько девушек были в черных платьях». Я стал ему объяснять, но мы запутались, потому что он, как и следовало ожидать, не помнил, кто сидел со мной рядом, когда я курил гашиш. Когда же я напомнил, как он встретил эту девушку, раскрыв объятья и сбегая с лестницы, Генри как будто бы начал что-то припоминать, во всяком случае, его лицо выглядело припоминающим лицом. «Рене?» — спросил он и поглядел на меня снисходительно, как мне показалось. «Та, что ушла с Грегори?» Я сказал, что я не знаю, кто такой Грегори. Генри этот разговор явно начал надоедать, но, как воспитанный мальчик, он терпеливо объяснил мне, что Грегори — младший брат сенатора от штата Икс. «Он пришел позже всех, — сказал Генри, — высокий блондин в белом пиджаке».
Впервые в моей жизни я ничего не мог сделать, был бессилен распутать эту историю. Если моя незнакомка — Рене, и она ушла с парнем в белом пиджаке, а Генри утверждает, что видел, как они уходили, следовательно, произошло это до того, как я уложил Генри в постель. Но если она ушла, то как она оказалась у меня в комнате через час или даже два после того, как она ушла? Поразмыслив, я, однако, понял, что она могла свободно вернуться, и даже вернуться незамеченной. Дверь-то ведь была открыта, я сам, закрывая ее, нажал на кнопку. Знаете, в замках есть две специальные кнопки-предохранителя, одну нажмешь, и замок в нормальном режиме, нажав другую, возможно после этого открыть дверь снаружи, следует только повернуть ручку двери. И тогда и сейчас вечно торопящийся Гэтсби, выбегая проводить своих гостей, нажимает именно на эту кнопку. Ему лень вынуть ключ из кармана, я его понимаю, но он почти всегда забывает вернуть замок на нормальный режим, утром часто оказывается, что мы так и спали всю ночь с открытой дверью. Любой прохожий, которому придет в голову повернуть ручку двери с улицы, может спокойно войти в дом.
Я еще повоевал некоторое время против судьбы, я попытался достать «ее» телефон у Генри, разумеется, не спрашивая его об этом, я стащил у него из кармана пиджака записную книжку. Это было легко сделать — Генри еще более рассеян, чем Гэтсби, я спустился с книжкой в бейсмент, в мое укрытие, и после долгих поисков, в книжке у него царил необычайный хаос, фамилии и имена и цифры наплывали друг на друга, все же обнаружил имя Рене и ее телефон, адреса не было. Я уже сомневался, что меня выебла и бросила именно Рене, может, другая девочка? В конце концов, я был очень stoned и пьяный, и везде, где мы с ней находились, была кромешная тьма. Единственное место, где я видел ее «на свету» — в элевейторе, если считать светом черную оргиевскую лампу. И за ту, наверное, минуту, вряд ли мы провели в элевейторе больше времени, я не рассмотрел незнакомку. Очки-то свои я оставил в комнате, да и занят я был другим — своим хуем и желанием, по-моему, целовал ее в шею.
Я позвонил Рене, и было занято, господа, у нее. Сердце мое убыстрение забилось, бедное мое сумасшедшее сердце. Я стал спешно придумывать, что я ей скажу. Не мог же я ей вдруг объявить: «Ну что, авантюристка, почему ты сбежала?» или «Ну что, молодая блядь?» Я позвонил еще через некоторое время, но на сей раз никто не отозвался. Я позвонил еще вечером, и тоже безрезультатно. Постепенно у меня накапливаются свои счеты с телефонными аппаратами. Я все больше и больше их ненавижу. На следующий день утром на мой звонок ответила служанка. Она вначале спросила мое имя и кто я. Я соврал, что я приятель Рене, голос у меня очень молодой, мне все это говорят. «Рене уехала с родителями в Европу, вернется только в октябре». И служанка назвала городок, кажется, на юге Франции.
Я, пожалуй, не смогу ее найти никогда, если она этого не захочет сама. Ведь даже если я дозвонюсь ей, что я скажу, и если даже наберусь наглости и напомню ей мягко о происшедшем будто бы со мной и с ней, она просто скажет, что я сумасшедший и наглый слуга. А если захочет сказать больше, то назовет меня сексуальным маньяком и бросит трубку. Она даже может сделать мне гадость, если захочет — позвонит самому Гэтсби и скажет, что его хаузкипер сошел с ума и вообразил… «можете представить, Стивен, что я…» Она, конечно, не скажет: «поеблась с ним в бейсменте», но скажет, что я сексуальный сумасшедший и пристаю к ней. В этом случае Гэтсби меня, вероятно, все же выгонит, не поможет и Ефименков в таком деле, нет.
Она, бесспорно, начиталась книжек и насмотрелась порнофильмов, куда она вероятно ходила, натянув какие-нибудь старые тряпки и накрасившись до невозможности под блядь. Ходила и небось ждала, что кто-нибудь ее там выебет. Сидела и дрожала от страха, глядя на спины одиноких мужиков, всякую минуту ожидая, что сейчас обладатель одной из спин подсядет к ней и положит руку на колено или сразу на пизду. Но вряд ли она там кому что-либо позволила, даже если подсаживались. Я понимаю, боязно, можно действительно наткнуться на хуй знает кого, даже на убийцу-психопата. Со мной дело было совершенно безопасное, не порнокинотеатр, открытый для любого урода, но дом ее приятеля, а я его слуга. Кое-что она, наверное, слышала обо мне от Генри или от пары его друзей, а если и не слышала, я был вполне с виду безобидное, но и здоровое существо. Cute, как говорила Дженни и другие женщины и девочки. Миленький.