– Из дома?
– Ну, а откуда еще? – в замешательстве смотрела на меня Варвара.
Я хотел спросить, далеко ли находится ее дом, но в этот момент дверь открылась и в палату зашел средних лет мужчина. Холеный, лощеный, ухоженный «от» и «до», в стильном брендовом пиджаке. От него несло гламурностью, как от парфюмерной фабрики – розовым маслом. Но при этом в нем угадывалась сильная личность, и физическая мощь просматривалась. Высокий, спортивного телосложения, жилистый. Черты лица не совсем правильные, но в них чувствовалась порода. Да и держался он как аристократ в седьмом колене – без внешней вычурности, но с внутренней непринужденностью.
Видимо, и на Варвару вошедший произвел впечатление. Она смотрела на него в некотором замешательстве. Нижняя челюсть у нее не отвисла, но лицевые мышцы, как мне показалось, ослабли.
– Господин Ромин? – с прохладной вежливостью спросил он. Голос у него густой, но не басовитый.
– Он самый, – сказал я, выжидательно глядя на него.
– Моя фамилия Орловский. Орловский Валерий Германович.
Эта фамилия показалась мне знакомой.
– Да, вы все правильно поняли, – едва заметно усмехнулся Орловский. – Я председатель правления «Врост-банка».
Этому банку принадлежал блокирующий пакет горловского завода, именно поэтому Варвара так смотрела на Орловского. Этот банк здорово помог ей и с инвестициями, и с кредитами. По сути, без «Врост-банка» не было бы горловского завода.
– Очень приятно… – поднимаясь с кровати, сказал я.
– Да вы лежите! – Орловский всего лишь повел плечом, но мне почему-то показалось, что он протянул руку, возвращая меня на место. – Вам сейчас нельзя подниматься.
Варвара шагнула ко мне, взбила подушки, подняла их так, чтобы я принял полусидячее положение.
– Чем могу быть вам полезным? – спросил я.
– Я пришел извиниться.
Орловский не выглядел виноватым, поэтому его слова не могли не удивить. Но в то же время меня осенила догадка. Уж не он ли вчера находился в представительском «Мерседесе»? Уж не его ли телохранители отрихтовали меня?
– За что? – выдавил я.
– Мне кажется, вы уже догадались. – Орловский сказал это вежливо, без насмешки, но и раскаяния в его глазах я не заметил.
– Да уж, догадался!
– Да, это я ехал вчера на завод со своими людьми. Хотел посмотреть, как у вас идут дела. А вас, Анатолий Васильевич, обидеть не хотел. Просто вышло недоразумение.
– Вы на всех так наезжаете, кто вам дорогу не уступает?
– Я на вас не наезжал, – спокойно парировал Орловский. – За рулем был мой водитель. А вас били мои телохранители.
– И вы отмашку им не давали?
– Бытие определяет статус. Вы ехали на дешевой машине, а вели себя как будто вы мне ровня. Ваше бытие определило ваше битие… Мир жесток и неразумен, и вы должны это понимать.
– Должен. Но не понимаю.
– На самом деле ваш статус, Анатолий Васильевич, не такой уж и низкий, – сказал Орловский, с холодным, но спокойным цинизмом глядя мне в глаза. – Хотя и не самый высокий, далеко не самый высокий. Но все-таки я должен перед вами извиниться.
– А если бы я ездил на дешевой машине?
– Если бы у нас не было общих интересов, меня вы бы здесь не увидели. В крайнем случае, перед вами извинился бы мой референт…
Я криво усмехнулся, глядя на этого циника. Интересно, как бы заговорил он, если бы на моем месте оказался крутой авторитет, который мог загнать его в «ящик» одним движением пальца? А я для него опасности не представляю, у нас всего лишь общий бизнес.
– Умеете вы быть откровенным.
– Все в этом мире имеет свою цену. И свою степень откровенности, – невозмутимо проговорил Орловский.
– Вы думаете, я приму ваши извинения?
– Я же сказал, все в этом мире имеет свою цену. И я предлагаю вам компенсацию. Вы можете выкупить мой пакет акций по льготной цене. Если у вас не будет для этого денег, вы можете взять кредит – у меня и на выгодных условиях.
Я кивнул. Все верно, мир жесток и циничен, но в нем есть своя система ценностей. И это хорошо, что Орловский предлагает мне выкуп. Я человек деловой, поэтому не должен отказываться от столь выгодного предложения. Тем более мне бы не хотелось, чтобы блокирующий пакет акций находился в руках столь циничного мерзавца.
С наличностью сейчас туго, но кредит решит проблему. Это не инвестиции, которые работают на чужого дядю. Кредит будет работать чисто на меня. Логика проста – чем больше у меня будет акций, тем быстрее я расплачусь по кредиту. И возьму новый, чтобы расширить производство… Как бы ни хотелось мне набить холеную наглую морду Орловского, я все-таки должен был принять извинения и все, что с ними связано.
– Мы с Варварой Ильиничной обсудим этот вопрос. Варвара Ильинична, вы позвоните мне, – чуть ли не потребовал Орловский и, холодно глянув на меня, вышел из палаты. Даже не попрощался.
Орловский ушел, оставив после себя ощущение дикого бреда – настолько нереальной казалась ситуация, которую он создал. Но в этом бреде я разглядел ключ к разгадке куда более масштабного абсурда.
Инвестиции помогают создать или расширить производство, но расплачиваться за них приходится не деньгами, а долей в собственности. Это как кость в горле. Поэтому кредит куда предпочтительней. Его взял, отдал, а пользу оставил себе. И никаких нахлебников… Все это я прекрасно понимал и не нуждался в объяснениях Варвары. А именно этим она и занималась – взбудораженно и с деловым энтузиазмом.
– Ты где ночевала? – резко спросил я, сыпанув перца в ее липовый мед.
– Как это, где ночевала? – заметно растерялась она.
– Дома тебя не было. Только не говори, что ты ночевала в гостинице.
– Я ночевала у Орловского.
Нелегко далось Варваре это признание, но тем не менее оно прозвучало. Я с удивлением смотрел на жену. Никак не думал я, что она расколется так быстро.
– И как это называется?
– Валерий Германович хотел извиниться перед тобой еще вчера. – Варя старалась смотреть мне в глаза, но чувство вины и стыда мешало сделать это, и она все норовила повернуть голову в сторону.
– Почему не извинился? – Зато я вдавливал в нее свой взгляд без всякого стеснения.
– Ты вчера был совсем плохой… А он узнал, где ты, и подъехал, когда я выходила из больницы.
– Откуда он узнал?
– Сажин ему сказал.
– А ты как узнала?
– И мне Сажин сказал.
Похоже, Варвара оправилась от растерянности: голос ее зазвучал уверенно и звонко. И мой пронзительный взгляд ее уже не смущал.