Он сел к облупливающему яйцо Индиане. «Позвольте?» «Разумеется»*
Первым делом режиссер стал облупливать его яйцо. Покончив с яйцом, развернул сахар из обертки. Засахарил чай. «Вы давно не были на Родине?»
«Двадцать лет».
«И как вы ИХ находите?»
«Мрачны и, кажется, несчастны. Когда я уезжал, они выглядели куда более счастливыми».
«Следовательно, вам здесь не нравится?»
«Пока нет. А вам?»
Режиссер стал намазывать хлеб маслом. Зажевал. «Мне нравится бывать здесь. Я приехал сюда в первый раз в 1968-м. Здесь много тяжелостей… — он улыбнулся, — но я имею такое впечатление каждый раз, что здесь НАСТОЯЩАЯ ВЗРОСЛАЯ СУРОВАЯ ЖИЗНЬ, а мы там живем как дети, ненастоящей жизнью… Комфорта у них здесь мало, это есть правда».
«Мне наплевать на комфорт, — сказал Индиана, — я всегда был бедным».
Некоторое время они жевали. И молчали. «Я вспоминаю, читал в газетах, что вы все же получили французское гражданство, мсье Индиана…»
«Получил».
«Почему же наши вас не хотели? Что за причина?»
«Министр Социальных Аффэр мсье Сегэн ответил на письменный запрос Сенатора Ледермана, что закон не позволяет ему огласить причину отказа».
«Узнаю великолепный стиль отечественной бюрократии! А сюда вы с какой целью?»
«Основная цель моего визита, мсье…»
«Я извиняюсь, — перебил его Витэз, — за мое, может быть, неуместное любопытство, но я ваш внимательный читатель».
«…основная цель — повидать родителей. Причина номер два — любопытство. Причина номер три — позыв ностальгии. Есть еще десяток причин».
Старуха-посудомойка бесцеремонно сорвала с их стола освободившиеся тарелки и стала стирать стол мокрой тряпкой. От тряпки крепко несло хлоркой. Витэз сдержанно рассмеялся. «Грубость и простота нравов вокруг восхитительны. Грубы окружающие предметы, мебель; грубы лица и одежды разноплеменного населения… Москва выглядит мрачнее, но энергичнее Европы. Вы знаете, что в правом крыле живет множество армянских беженцев из Азербайджана?» Индиана изобразил головою, что нет, не знает. «В коридорах «Украины» можно поселить все население Нагорного Карабаха. Вы обратили внимание на то, как много в «Украине» коридоров? Широких, комфортабельных. Внутри гостиницы может свободно оперировать хороший толстый танк. Сколько тысяч квадратных метров пропадает».
«Гостиница предназначалась для иностранных гостей и заслуженных римлян из провинций. Архитектура ее намеренно недемократическая. Демократическая архитектура — это курятники ашелемов парижского банлье, где пролетарии, словно животные, предназначенные на убой, обитают под низкими потолками, в бетонных клетках».
«Вы сказали «римлян»?»
«Вы читали, я полагаю, о древней претензии московских царей и российских императоров на то, что Москва — это третий Рим? Вторым был Константинополь, столица Восточной Римской Империи. Четвертому Риму, согласно преданию, не бывать».
«Ну и что, по-вашему, Империя разлетится в куски?»
«Бывшим подданным Французской и Британской Империй очень хочется, чтобы разорвалась и Советская. Все будет зависеть от силы воли советского народа. Это ведь он сам, кажется, устал от великой исторической роли и сам от нее отказывается. Чтобы уничтожить Империю навсегда, следует прочно победить ее военными средствами. Побежденная лишь психологически собой, она всегда будет иметь возможность вновь стянуться в Империю, если у римлян вновь обнаружатся сила в кишках и желание доминировать. Вспомните, что в 1918 году Германия была побеждена не Антантой, но собственными внутренними волнениями. Союзники лишь воспользовались борьбой германцев с их собственной менталити, чтобы поставить Германию на колени. Незаслуженная победа принесла двадцать лет спустя множество несчастий победителям и всему миру. Не забудьте также о совершенно необычном факторе: о ядерном оружии. Никогда еще человечество не пережило распад Империи, обладающей ядерным оружием. Смотрите, вон идет депутат…»
Трикотажные штаны, банные тапочки из резины, пиджак с колодками орденов поверх белой майки, тощий, небритый, ворвался в буфет юноша-старик. Прошел к витрине, оглядел ценники в тарелках. Воскликнул: «Какая нищета!» Ушел, энергично шлепая банными тапочками. Индиана вспомнил, что в его время их, такие, называли «вьетнамками». Старуха посудомойка повторила: «Нищета… Нищета». Обращаясь к Индиане, сказала: «Мы просим у Дирекции каждый божий день два листа продуктов, а нам и одного не дают. Нищета, ишь ты…»
«Почему вы решили, что он депутат?»
«Через неделю начинается съезд советского парламента. С таким количеством орденов он непременно депутат… Скажите, а что вы делаете здесь у них?»
«Ищу Федру. Советскую актрису на роль Федры. Для совместной советско-французской постановки».
«Это дама, охранявшая Золотое Руно, если не ошибаюсь? Но спуталась с Язоном и Аргонавтами и предала Родину?»
«Своеобразное истолкование одного из греческих мифов. Однако это не Федра. Мне пора». Витэз встал. «До свиданья. До следующей встречи в буфете».
Допивая чай, Индиана думал, что и он ищет женщину, возможно спутавшуюся с Язоном и, может быть, Аргонавтами. И тоже застрявшую между двух Родин.
Утренний кровавый подсвет неба оправдался: было холодно. И в десять утра разросшаяся шайка мерзавцев держала в кольце вход в отель. Они круглосуточно дежурили, дожидаясь удобного момента, когда можно будет ворваться в бастилию «Украины», разграбить, разнести и разбить. Ожидая, они занимались мелким бизнесом. «Такси?» — успел открыть пасть ближайший шакал. «А в Гулаг, подонок, не хочешь?» — промычал Индиана себе под нос, и прыгнул в вертящуюся мясорубку дверей. Сбежав по ледяным ступеням, неловко ступая по ледяной корке, он устремился к мосту через Москву-реку. Река выглядела арктически-могучей. Не единожды оттаяв и замерзнув, поверхность ее изобиловала вставшими на дыбы льдинами. Индиана вспомнил, что на советском языке, такие льдины называются «торосами». На другом берегу в форме раскрытой стоящей «хард-ковэр» книги возвышалось с каменным гербом на фасаде здание Совета Министров Российской Федерации. Индиана знал, что только Российская Федерация по территории раз в тридцать больше его Франции, и представил себе, сколько комнат и отделов должно быть в столь могучем здании. Огромный зал Славян, комната Чукчей, комната Ительменов, комната Коряков…
Мост оказался непривычно длинным и был открыт ветру. Сена вспомнилась Индиане живописной сельской речушкой в сравнении с мерзлой рекой под мостом. Река под мостом была сравнима разве что с Ист-Ривер. У другого берега кусок воды испарялся в морозное небо и был свободен ото льда. В красно-зеленой воде этой плавали в пару крупные облезлые утки. Твердо подчиняясь зеленому огню (неизвестно, какие у них тут сегодня правила…), он пересек два шоссе и вступил на Калининский проспект у комплексного семейства небоскребов Совета Экономической взаимопомощи. Высокие сугробы лежали по обе стороны тротуара. Большие мужчины и женщины в длинных пальто с меховыми воротниками, в меховых шапках, одна другой богаче и пышнее, шли и встречались. Светлым било с неба и от оснеженной земли, и в результате неуютно чувствовал вокруг себя Индиана множество лишнего пространства. Один лишь тротуар был много шире полной улицы в Париже. Троллейбусы, туго нашпигованные телами, тяжело, но верно пробивались сквозь снега, привязанные к небу проводами.