Большая толпа? Индиана попытался резюмировать увиденные им лица. Эти ищут ответа на собственное недоумение и непонимание, ищут соучастия. Жаждут избавления от своего собственного ничтожества. Интересно, многие ли из них готовы на погром и преступление? Французская, самая лучшая в мире полиция, утверждает, что те же физиономии фиксируются полицейской телекамерой в первых нападающих рядах, на правых и левых демонстрациях равно, те же сотни или тысячи парней, мужиков и даже стариков в куртках и сникерс швыряют камни в полицию… Психология масс распространяется и на страну снегов, она общая для всего человеческого вида… Но нападающих всегда меньшинство, б'ольшая часть толпы — загипнотизированные вялые животные.
Вместе с толпой его отнесло в сторону от эстрады, и голоса ораторов сделались неразличимы. Порывом ветра приносило фразу или две и следовал неясный шум. Рядом с Индианой, странно знакомое, искажалось эмоциями лицо низкорослого парня с бледными редкими усиками. В кроличьей серой шапке, два кружка прыщей возле уха… Откуда я знаю этого типа? Доселе незамеченный им длинный лозунг на трех древках выплыл от эстрады. «Не будем лягушками для аппаратных опытов! Возродим Россию!» Через два свитера, тишорт, пиджак и бушлат грудь Индианы обожгло. Сняв рукавицу Смирнова, он сунул руку в бушлат и потер грудь. «Как же вы не будете, когда вы уже есть. Аппаратчик из Ставрополья разрешил вам базлать, более того, даже требовал в первые годы, чтобы вы базлали, и вот вы раскачались и базлаете, и вошли во вкус. И не только вы — вся восточная Европа уже служит новому аппаратному опыту и базлает, как вы, и толпится на площадях в снегу, в ночи, под крики ворон… Забыв быстро и в самоупоении, что совсем еще недавно ее, ленивую, выталкивали на улицы, масса уже присвоила себе…» Индиана «узнал» парня с усиками. Очень накурившийся марихуаны Индиана присутствовал на рок-концерте в Нью-Йорке. Его приятель, гитарист группы «Киллерс», пригласил его в чуждую толстомордому священнику, но не чуждую тогда Индиане рок-культуру, смыкающуюся при помощи марихуаны с секс-маразмом. В тот вечер один из помостов обломился, и шесть рядов зрителей свалились в воплях. Но Индиана уже покинул концерт к тому времени. Дело в том, что его посетило озарение. Подрагивая, как и вся многотысячная толпа в такт музыке, Индиана обратил внимание на соседа, парня с редкими усиками, несколько кружков прыщей возле уха… Глядя, как парень мычит и двигает некрасивым коротеньким торсом, вытягивая шею к далекой сцене, Индиана вдруг прочувствовал и увидел (спасибо марихуане!) исключительную ничтожность, неталантливость движений брата его, человека. И понял, что не хочет, не желает разделять с этим парнем и с другими парнями коллективное дерганье, коллективный оргазм. Вдруг упал тогда звук, завяло темное нью-йоркское небо, группа, извивающаяся на далекой сцене, представилась ему группой скучных и жалких музыкальных клоунов… Толпа вдруг предстала Индиане собранием слаборазвитых маленьких кретинов. Ничтожный донельзя редкоусый символизировал ничтожество каждого в толпе…
Индиана взглянул на старого знакомого. Возродим Россию! Чтобы делать что? Что нам делать вместе в возрожденной России? Дергаться вместе в ритм коллективной балалаечной музыке? «Наша мама — не ваша мама!» — вспомнил он лозунг обериутов. И как за десяток лет до этого отрезвевший Индиана, пожав плечами, без сожаления покинул рок-концерт в Централ-парке, так Индиана декабря 1989 года, закутав шею плотнее в шарф и натянув рукавицы Смирнова, стал продвигаться прочь из толпы. Наша мама — не ваша мама.
Выбравшись, он оглянулся. Во вьюге трепало лозунги и флаги. Густой снег. Разбуженные, недовольно каркали вороны. Плотная кучка на эстраде призывала к тому же, к чему призывали такие же кучки в 1917 году и в смутное время. Разрушить все и начать жить сначала. Так было много раз. Черное небо. Снег. Фонари. Голые ветки деревьев. Вороны.
Дома в «Украине» тщедушный Сахаров сказал картаво, обернувшись к Горбачеву: «Я вам дам телеграммы в защиту моего предложения».
«Зайдите ко мне и я вам дам три папки телеграмм». Раздраженный Горбачев стал копаться в бумагах.
«У меня есть шестьдесят тысяч подписей». — Шея Сахарова, старая, вялая шея глотнула кадыком.
«Не будем, знаете, давить друг на друга, опираясь на мнение народа, Андрей Дмитриевич», — Горбачев раздраженно развязал и завязал папку…
На втором канале депутата Ельцина спросили, какова его политическая программа. «Борьба против привилегий правящей верхушки». Ельцин сам отказался от персонального автомобиля. Содержательная политическая программа. Индиана выругался…
Коммерческий телеканал демонстрировал плохого качества видео. Седовласый голый гигант (видео сделало его тело густорозовым) вылез из ледяной проруби и пошел по снегу прямо на Индиану. Гиганта звали Учитель Иванов. Учитель умер несколько лет назад в районе Ростова-на-Дону. Но дело его живет и размножается. У Учителя десятки тысяч последователей. Нудист и натуралист, Учитель завещал жить близко к природе, в природе. Толстощекая семья долго и нудно повествовала о том, чему научил их Иванов. Не вынеся слаборазвитой семьи, Индиана вырубил теле. И лег в постель, бурча: «Почему ваш этот Иванов не оставил рецепта, как устроиться близко к природе в Чернобыле или вот в Москве…»
Ему было ясно, что его народ ищет новую коллективную иллюзию взамен утерянной. Как в 988 году князь Владимир силой загонял их в Днепр, крестил в новую импортную религию, так сегодня Михаил гонит их в воды демократии. Гонит не физической силой, но убеждением… Потому они разбрелись, горланят и обсуждают. Но сами не знают, хотят они или не хотят. Не знают, в какую новую веру желают креститься. В веру магазинных витрин они окрестятся. Некоторые историки утверждают, что Владимир выбрал греческую ортодоксию за… красивую пышность церемоний.
Радио «Франс Культюр» делало нон-стоп многочасовую передачу напрямую из Москвы. В студии на улице Качалова, похожей на крупные римские бани, в центре помещался стол с десятком микрофонов, и полсотни приглашенных ждали своей очереди на стульях в глубине зала.
Их посадили шестерых к микрофонам. Писательницу Даниэль Салленав (Индиана был знаком, он видел ее на множестве конференций и коллоквиумов), критика Пуаро Дельпеш, Индиану и троих советских. Начали с Индианы: «Ваша последняя книга опубликована одновременно во Франции, в издательстве ФЛАММАРИОН, и впервые в СССР, в краснознаменном журнале «Борьба»… Это ваша первая советская публикация. Несколько дней назад состоялась ваша встреча с советскими писателями в Центральном Доме Литераторов! Еще год назад вы не могли и мечтать о том, что вас будут читать и принимать на Родине. Что вы думаете по этому поводу?»
«Хорошо. Прекрасно», — сказал Индиана скучным голосом. И замолчал.
«Может быть, вы хотите поделиться впечатлениями о вечере с нашими слушателями? — Ведущая, похожая на маленькую цыганку, была шокирована его лаконизмом. — Все-таки событие. Вечер запрещенного Индианы в Центральном Доме Литераторов!»
«Дом Литераторов не изменился. Все тот же очень закрытый прайвит-клуб-столовая. В сущности, их следовало бы давным-давно ликвидировать. И Дом Литераторов, и Союз Писателей». Индиана замолчал, но так как присутствующие продолжали глядеть на него, ожидая, он выдавил из себя: «Если бы мой вечер в Доме Литераторов состоялся в 1970 или в 1980 году, это было бы выдающееся событие, исполненное смысла. Оно означало бы немедленное признание меня советским обществом. Государственные издательства восприняли бы его как сигнал. Мои книги стали бы издаваться миллионными тиражами. В контексте 1989 года такой вечер — ничего не значащее происшествие… К тому же мне его устроили приятели…»