— Чего вам надо?
Нинка, проспавшись и придя в себя, выглядела растерянной, испуганной и забитой. Она ничего не помнила: когда вчера ее забирали из дома после обыска и изъятия наркотиков, ее таращило — по словам дежурных, в обезьяннике она до ночи бубнила что-то нечленораздельное.
— Что, Нина, оклемалась?
— Я… выпила вчера. Лишку.
— Выпила, ага. Ты же не в курсе. Пока ты бороздила просторы космоса, мы у тебя обыск провели. И кое-что нашли. В ящике стола.
Нинка побледнела, в глазах вспыхнул осмысленный страх.
— Это не мое.
— У тебя на крыше изъяли две дозы наркоты. Крупный размер. Не особо крупный, но пятерочку общего режима тебе нарисуют.
— Не мое это, сказала же! Это Барыги! Ну, Костика! Он у меня оставил, я даже не знала, что там!
Буров невольно ухмыльнулся.
— Не знала? Ты под таким приходом была… Нинка, ты дуру решила включить? То есть, не будет разговора, да?
— Какой разговор вам нужен? Наркота не моя, ничего не знаю!
— Да мне плевать, — Буров поднялся. — Следаку плевать. Прокурору плевать. И даже судье плевать. Всем плевать. Тогда топай по этапу. Лет через пять, если от тубика не загнешься, увидимся. Вставай.
Буров протянул руку, чтобы поднять ее со стула и отвести в обезьянник. Нинка вздрогнула.
— Стойте! Да подождите, э! А может, мы можем как-нибудь… ну, сами понимаете… типа договориться?
Буров вздохнул и присел на край стола, буравя ее взглядом. Взгляд у Бурова был натренированный, Нинка отвела глаза и нервно заерзала.
— Где Костик Барыга?
— Вам он нужен?
— Ты вопросом на вопрос отвечать собралась?
— Он уехал.
— Куда?
— Откуда я знаю? Вообще уехал. В смысле, из Елецка. Дня три назад, наверное… Да, три дня назад — прибежал ко мне, весь какой-то на измене. У меня кое-что из его шмотья валялось. Напихал все в рюкзак. Говорит, валить мне надо из города. Я его таким никогда не видела, очко у него играло как…
— Из-за чего?
Нинка пожала плечами.
— Он не говорил. Сказал только, что его ищет кто-то. Что они к нему домой уже приходили. И что… ну, надо драть когти, пока ему башку не вскрыли.
— Кто?
— Да откуда я знаю, — взмолилась Нинка. — Мы с ним трахаемся просто, он мне ширнуться дает, и все, в его дела я не лезу никогда! Кто-то ищет — ну ищет и ищет! А кто — меня думаете е… т?
Похоже было, что она говорила правду. Буров закурил.
— Тот герыч, который у тебя был. Две чеки. Откуда он?
— Откуда-откуда. Костик дал.
— Давно у него этот герыч?
Нинка поколебалась. Было видно, что она не желает и даже побаивается рассказывать все, но оставаться в ментуре ей хотелось еще меньше.
— Недели полторы, может, две… Ему по-дешевке загоняют. Он хвалился, довольный был, как будто ему косяк в ж… пу вставили. Типа герыч убойный, а отдают по-дешевке. Говорил, что кучу бабла теперь сможет поднять, если развернуться. Радовался. Дорадовался, б… дь…
— У кого Барыга закупается?
Нинка вздохнула с несчастным видом.
— Раньше у Рената Серого. Пока того мусора не закрыли… В смысле, ну, ваши.
— Не дурак.
— Что?
— А после того, как Рената закрыли? — видя, что Нинка колеблется, Буров надавил: — Слушай, или говори все, или иди нахрен отсюда. Мне до вечера с тобой нянчиться? У кого?
— Не знаю я, как его зовут, — пробурчала она. — Усатый такой, здоровый, с наколками на руках. Кавказец вроде какой-то. Армянин или еще кто, не знаю, не разбираюсь я. Видела его пару раз в пивнухе.
— В какой пивнухе?
— «Гамаюн». На Вокзальной, около ДК.
— Звонил ей вечером вчера. Половина одиннадцатого было, когда я звонил, прикидываешь? А она на улице. Веселая вся такая. Я, говорит, с подругами гуляю.
Володя хмыкнул, покосившись на хмурого Маржанова.
— Когда тебе 19 было, ты в половине одиннадцатого уже в кроватке был?
— Тебе смешно?
— Гулнар, на самом деле, чего ты панику разводишь?
Всю неделю они заступали в утреннюю смену. С восьми утра до четырех дня. Это была любимая смена у всего личного состава: с утра все спокойно, вызовов почти нет, почти никто не пьет и не куролесит, а еще весь вечер в твоем распоряжении. Но утром Крук пообещал, что с понедельника распорядок дежурств поменяется. Нужно было ценить момент.
— Чашкан, наряд 21, — прохрипела рация голосом Сушко. — Мы в гаражах на Орджоникидзе. Тут кажется кража. Кто-то заднюю стенку разобрал…
Володя выругался.
— Опять гараж. Мы же патрули усилили!
Но Маржанова сейчас интересовала лишь его личная жизнь.
— Алтушка сказала, что с подругами гуляет, — вещал он, словно не слыша ничего больше. — А знаешь, я слышал голоса… И пара голосов… Или она дружит с Кончитой Вурст, или это были пацаны. Я мужские голоса слышал.
Володя рассмеялся.
— Может, у нее подруга охрипла? Ну, знаешь, пива холодного перепила? — Маржанов стрельнул сердитым взглядом в Володю и промолчал, крутя баранку экипажа. Володя решил, что настала пора посочувствовать. — Ну не знаю. Может, Алтушка ревновать тебя заставляет?
— А чего меня заставлять? — изумился Маржанов. — Я итак к каждому столбу…!
— У вас разница в семь лет почти. Нашел бы себе девчонку постарше, проблем бы не было.
— Кто бы говорил, — проворчал Маржанов. — Нашел бы себе кого-нибудь не с работы и к кому можешь подойти, а не только мямлить и пялиться. Я про Веру, если ты не просек.
Володя миролюбиво вздохнул.
— Ладно. Один-один.
Он отвернулся к окну. Рация хрипела, Сушко докладывал дежурному обстановку: «В гараже банки побиты, соленья и стекло по всему полу, прием». Патрульная машина ползла по частному сектору, улица 8 Марта. По пыльной дорожке им навстречу шагала старушка, держа за руку девочку. Володя узнал ее по глазам. Маша Ярошенко. Девочка что-то увлеченно рассказывала бабушке.
Володя улыбнулся.
Снова захрипела рация:
— 18й, это Чашкан. Драка, угол Ленинградской и Победы. Ваш маршрут, прием.
— Принял, Чашкан, — бросил Маржанов в микрофон и дал газу. Набирая скорость и поднимая столб пыли, патрульная машина покатила на вызов.
«Гамаюн» располагался в одноэтажном здании довоенной постройки из красного кирпича в десятке метров от Дома культуры «Железнодорожник». Когда-то в строении располагалась администрация одной из привокзальных служб, но затем его пустили во все тяжкие: сначала отдали под ателье, затем под магазин — и вот теперь здесь размещалась убогая и тесная пивная с грязными пластиковыми столиками и мухами.