— Хватит, — прервал боярина Василий Васильевич, — не пошла ему на пользу ссора со старшим братом. Опять все по новой затевает. Только ведь я не забыл, кто меня глаз лишил, кто на соломе в лютый мороз, как татя в смраде, взаперти держал! Будет с него! Что еще на это письмо иерархи скажут! Вот что я решил… Степашка! — окликнул дьяка великий князь.
— Здесь я, государь, — подскочил к Василию юноша лет двадцати, хранитель печати.
— Письмо отпишешь иерархам, а к нему письмо Дмитрия приложишь, как они решат, так тому и быть. Если скажут мне: уходи с великого княжения, приму это и противиться не стану. Постригусь в монахи. Если они мою сторону примут, тогда берегись, Дмитрий! Печать-то не потерял?
— Как же можно, батюшка! — перепугался не на шутку Степашка. — Здесь она у меня, за пазухой. — И, засунув глубоко руку к самому животу, извлек тяжелую великокняжескую печать. — Вот она, господарь наш великий! — Отрок улыбался, разглядывая изображение Георгия Победоносца, сидящего на коне.
Митрополит Питирим ждал иерархов в полуденный час. Гудели колокола Ростова Великого, приветствуя прибывающих владык.
Прошло уже то время, когда Ростов Великий был первым русским городом, преклонил он седую голову перед Москвой, признав ее старшей. В Ростове Великом осталась величавая звонница, а с нею и высшая церковная власть; как и прежде, шли сюда владыки: кто за советом, кто за надеждой, спешили и для того, чтобы решить церковные споры. Бывает, стоит деревенька на границе двух владений, и пойми тут, кто оброк с земель получать должен. А то вдруг возвеличится некогда захудалый монастырь и ненароком влезет на территорию другого. Вот всем этим и ведал великий город, стараясь быть беспристрастным судьей. Церковный суд не жаловал и нерадивых: провинится иной монах, задерут тогда на строптивце рясу до самого затылка да и высекут гибкой лозой.
Раз в год собирались иерархи в Ростов Великий со всей Русской земли на Собор. За год дел набиралось много: выделялись деньги на новые храмы: много на окраинных землях строилось монастырей; сообща решали, кто из благочестивой братии достоин быть игуменом, канонизировали наиболее достойных из почивших старцев. И только иногда позволяли себе вести праздные беседы, слушая странника, ходившего по святым местам.
В этот раз Собор собрали раньше положенного времени, и вопрос был один: ссора братьев.
Василий Васильевич отослал митрополиту Питириму письмо, в котором Дмитрий творил хулу на брата и призывал выступать супротив великого князя. А далее великий князь приписал: «Как вы решите, так и будет, и на том состоится воля Божья. С тем и остаюсь великий князь Московский, Коломенский, Суздальский, Пермский и иных земель, Василий Васильевич, вашей милостью и Божией».
Местом сбора служила митрополичья палата. Послушники уже расставили у стен лавки, и святые старцы, подбирая длинные подолы, рассаживались по местам. Вблизи от митрополита сидели владыки, а уже затем прочие старцы и пустынники. Рядом с Питиримом сидел митрополит Иона, рязанский владыка. Хоть и велик был он умом и делами, а величался только третьим: старшими считались владыки Ростовский и Суздальский.
Земля Русская была представлена всеми княжествами: прибыли владыки Коломенский и Пермский, на зов Питирима пришел владыка Новгородский. Воюют между собой князья, а владыки живут дружно. Нечего делить: вера-то одна! Земля, поделенная на множество княжеств, напоминала груду камней, и, не будь такого связующего, как вера, рассыпались бы они. Если Церковь хранит единовластие, то почему же мирская власть не должна быть единой?
Владыка Питирим был хозяином и потому начал первым:
— Братья, вы уже знаете, зачем я пригласил вас на Собор. — Обращением «братья» он подчеркнул, что не может сейчас быть младших и старших, сейчас все едины, будь то владыка большой паствы или пустынник. — Истерзали князья нашу землю хуже супостатов, что ни месяц, войной друг на друга идут. Бабы рожать скоро перестанут. А паства наша поиссякнет, коль одни жены останутся. От кого же смута пошла? От великого князя Юрия Дмитриевича. Возомнил он когда-то себя великим князем и господином надо всеми. А только забыл, что великое княжение от Господа идет, Божьей волей подкреплено. Как ни хотел он великого княжения, а пришлось ему уйти с московского стола и уступить власть Василию. А теперь и сын его, Дмитрий Юрьевич, мыслит себя великим князем, однако невдомек ему, что нет на то Божьего благословения. Вот и рвет он Русь на части, с Божьей волей спорит. И еще Василий сказал нам: как мы у себя на Соборе порешим, так тому и быть. Если примем сторону Шемяки — уйдет он с великого княжения. Заступимся за Василия — Дмитрий присмиреет. Кто же осмелится против всей земли идти? Не будет ему тогда здесь более места.
Поднялся митрополит Иона, любимец великого князя. Поклонился низко Собору, словно по-прежнему ходил в послушниках, и заговорил:
— Все, что ты говорил, владыка Питирим, правда! Вероотступник Дмитрий возомнил себя первым. Так когда-то Адаму сатана внушал мысль быть равным с Богом. За то и поплатился наш праотец. Видно, расплата за содеянное у Дмитрия еще впереди. — Голос у отца Ионы был низкий, дивной чистоты, свободно расходился под сводами митрополичьих палат и вырывался на простор через узкие оконца. — Сам он всюду говорит, что Василий привел поганых на нашу землю, а кто же, как не он, предал великого князя на поле брани? По чьей вине Василий попал в плен к казанцам? Сколько ни просил Василий Васильевич о помощи, никогда ее не получал от Дмитрия Юрьевича. Крест на верность великому государю целовал и тотчас нарушал клятву. А с братом своим он как поступил? Как братоубийцы Каин и Святополк Окаянный! Пробрался в монастырь, пленил там Василия Васильевича, находясь с ним в ту пору в мире, а потом лишил его возможности Божий лик зрить. Хотел Дмитрий Юрьевич получить большее, возомнив себя равным избраннику Божьему, но лишился и меньшего. Вот так карает Господь всякого, кто супротив его воли пойдет. Если и ходят татары по Русской земле, так только потому, что не хотел он с братом в согласии жить. А стало быть, слезы христианские, которые от бесчинств ордынцев льются, и Дмитрия обожгут.
Иона видел, как старцы согласно кивали. Его речь пришлась по душе. И они измучились, глядя на братову вражду. Если и есть сила, способная покарать виновного, так это наказание Божье.
Вслед за Ионой поднялся кирилловский игумен Трифон. Год назад он освобождал Василия от клятвы, данной Дмитрию Шемяке.
— Церковь наша едина, вера наша едина. Народ наш говорит на одном языке, так почему же князья между собой воюют? Знаем мы, православные, сколько Василий Васильевич слез пролил из-за брата своего Дмитрия Юрьевича. Он один во всех грехах и повинен. Вот я что сказать хочу, думаю, и вы, братья, меня в том поддержите. Ударим челом великому князю Московскому за Дмитрия Юрьевича, что исполнит он свой долг младшего брата и будет с Василием Васильевичем всегда жить в мире. Если же Дмитрий и нас не послушает, тогда отлучим его от Церкви и предадим всеобщему проклятию!
На том и порешили.
К обедне колокола звонили пуще прежнего. Владыки разъезжались из Ростова Великого во все стороны один за другим. Игумены спешили к братии, пустынники торопились в уединение, где можно будет отрешиться от мирских дел и посвятить себя всецело служению Богу.