Сделав несколько шагов, он прикоснулся к горизонтальной панели в стене, пробормотал: «А вот еще одно чудо…» – и положил ладонь на крышку саркофага. Создание, спавшее в нем, не пробудилось – видимо, Эри что-то сделала с механизмами, инициирующими процесс, – но и во сне оно было прекрасным. Фея, королева эльфов, спящая принцесса… В этом состоянии она казалась человеком, но человеком, конечно, не была.
Он вздохнул – изяществом и хрупкостью она напомнила ему жену. С женой он прожил тридцать четыре года и видел ее как бы вторым зрением, глазами памяти; несмотря на возраст, в ней совмещались юная девушка и женщины разных лет – совсем молодая, зрелая, не очень молодая, пожилая… Снова вздохнув, он задвинул в стену саркофаг и произнес:
– Что же мне делать с тобою, чудо? Подарить Парагваю? Жалко! Сомлеешь от его стихов… Хоть бессловесная тварь, а живая!
Так ничего и не решив, он подошел к рабочему столу, встал на диск и прикоснулся к рукоятям. Невозмутимое лицо синтета будто бы сделалось плотней, вещественней, яркие губы шевельнулись:
– Будем работать, дем Дакар?
– Будем. Если ты скажешь как.
– Как обычно. Вы надеваете контактный шлем и думаете.
– Всего-то? Где этот шлем?
Крышка стола раздалась, и он увидел в углублении тонкую сеточку с двумя овальными пластинами. Вынул ее, осмотрел, приладил на голове. Пластины легли на виски, сетка плотно охватила череп; сзади от нее тянулся гибкий, не стеснявший движений проводок.
– Что теперь?
– Представьте желаемую сцену. Запись включена.
Он представил. Стена перед ним внезапно исчезла, сменившись верандой и примыкавшей к ней кухонькой с плитой. На плите – кастрюлька с вареньем; он ощутимо представил его, и привычный запах тут же защекотал ноздри. Будто возникнув из воздуха, небытия, пустоты либо из измерения снов, явились другие запахи, звуки, вещи, фигуры: смолистый сосновый аромат, шум листвы и птичий щебет, силуэт жены, склонившейся над плитой, сын и его девушка Катя – посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз. Сын поднялся… Нет, он должен подняться иначе – чуть согнувшись, не выпуская из рук Катиных пальцев… вот так… – теперь повернуться к нему, раскрыть глаза пошире и сказать: «Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали…»
При звуках знакомого голоса он вздрогнул и отпустил рукояти. Веранда пропала вместе со всем, что он вообразил; фигуры растаяли, исчезли запахи и звуки, и перед ним опять возникло бесстрастное лицо синтета.
– Запись произведена, дем Дакар.
– Уничтожь ее! Уничтожь! – Он отчаянно замотал головой. – Это… это личное!
– Выполняю.
В горле у него пересохло, воздух с хрипом вырвался из груди. «Дьявольская машина!» – подумалось ему. Дьявольская, но изумительная – мечта писателя, творца миров. Писатель прежде всего демиург, но слишком мелкого калибра, чтобы тягаться с богом; в его распоряжении слова, и все, что он может создать, лишь отзвук реальности, запутавшейся в паутине слов. Ему не подвластны ни звуки, ни запахи, ни зримые образы и картины – тем более вещественное, плотское… То, что зримо, то, что говорит, звучит, поет и дышит, – прерогатива сфер искусства, отчасти связанных с писательством, но в главном – все-таки с людьми, с актерами, художниками, музыкантами. Они преломляют, интерпретируют, добавляют – и неизбежно искажают… Магия слов бессильна перед натиском жизни, которая ею же сотворена.
Но это устройство!.. Этот волшебный механизм, что позволял коснуться всех красок на палитре бытия, всех струн и клавиш в его оркестре!.. Создать не отзвуки реальности, а нечто более весомое – не только паутину слов, но звуки, ароматы и пейзажи, города и замки, любые сцены и людей… Главное – людей! Он был потрясен явившимся из прошлого видением и одновременно очарован; сознание власти – почти божественной власти! – опьянило его.
– Попробуем еще раз?
– Да, дем Дакар. Включить запись?
Секунду он колебался, потом приказал:
– Включи.
Среди написанных им в прошлой жизни книг было повествование не фантастическое, а несколько иного сорта – история из древнеегипетских времен, дань увлечения эпохой Тутмосов и Рамсесов, когда страна Та-Кем достигла невиданных размеров и могущества. Власть фараонов простиралась от Нубии до Сирии и Палестины, они сражались в Малой Азии и на берегах Евфрата, захватывали, уничтожали, разрушали, воздвигали крепости и города, переселяли народы и отправляли корабли в места столь отдаленные, что грекам и римлянам, пришедшим им на смену, эти деяния казались сказкой. Но самым удивительным – и, как мнилось ему, не объясненным историками – было правление царицы Хатшепсут, женщины-фараона, жены, сестры и дочери великих владык, более прекрасной, чем Нефертити и Клеопатра. Двадцать лет Та-Кем был под ее властью, и в эти годы войны не велись, но умножались богатства и знания, строились храмы, каналы, дворцы, свершались походы в далекий Пунт, пустыня отступала, сменяясь полями, рощами пальм, селениями, водоемами… Как объяснить все это? Как понять? Придумав свою версию, он написал роман. И, пока трудился над ним, жил не в Петербурге, а в Уасете, в Фивах Египетских, где-то между Луксором и Карнаком.
Их соединяла Царская Дорога, и по обеим ее сторонам выстроились сотни сфинксов…
Он вообразил эту картину, и она возникла в яви: шеренги каменных львов с человечьими лицами, растрепанные кроны пальм, бездонное синее небо, могучая река, пышная и многолюдная процессия, что направляется в храм Ипет-сут, святилище Амона-Ра, ныне известное под именем Карнак… Жрецы в белых одеждах и леопардовых шкурах, огромная статуя божества, отряды воинов в полосатых платках, с копьями, луками и секирами, толпы народа, паланкины, колесницы… Зной, пыль, грохот; в раскаленном воздухе – запахи воды, земли и зелени, нагретого солнцем камня, звон оружия, ржание лошадей, гул людских голосов, торжественный гимн, который поют жрецы… И вдруг – тишина, благоговейное молчание! Она явилась на встречу с богом… Не в одеянии фараона, не в короне Верхних и Нижних Земель, но в женском своем величии и прелести. Ее лицо прекрасно: прядь темных, с медным отливом волос падает на грудь, огромные глаза сверкают, трепещут розовые ноздри, и тонкие пальцы у щеки – словно раковина из перламутра…
Раздался тихий перезвон, видение процессии исчезло, а вместо него явилась бледная губастая физиономия, черт знает чья и столь же неуместная, как игральный автомат в святилище Амона-Ра.
– Что? Кто? – прорычал он. – Какого дьявола?
– Онтарио из Лиги Развлечений, – доложил ровный голос синтета. – Ваш куратор.
– Издатель? То есть я хочу сказать – заказчик?
– Да.
– Что ему нужно, притырку губастому?
На это Онтарио, расплывшись в улыбке, ответил сам:
– Прошу простить, партнер Дакар… взываю к вашему великодушию… простите еще раз и еще раз… Кажется, я не вовремя? Нарушил творческий процесс? Но если он идет, я счастлив и спокоен. Мы очень тревожились после вашего визита в Пэрз и всех последующих… гмм… событий и мелких неприятностей. Не забывайте, партнер: ваше здоровье для нас драгоценно! Ваш врач из Медконтроля говорит…