– Керуленова Яма, – сказал Крит и сплюнул. – Смотри, Дакар, любуйся! Здесь лучшие охотничьи угодья под Мобургом. Правда, не всякий раз сообразишь, кто охотник, а кто добыча.
– Этот шелест… – Склонив голову в капюшоне, Дакар прислушался. – Там что-то живое?
– Там полно живности – черви, тараканы, пауки… – Вытянув правую руку, Крит вставил в прорезь у локтя обойму и уточнил: – Теплокровные тоже попадаются.
– Эта многоножка в тоннеле… она была такой величины… такая огромная… Мутация?
– Может быть. Во всех куполах в период строительства щели и тоннели прокачивали ядовитым газом, и было что-то еще, другие способы санации. Если какая тварь выживала, то изменялась наверняка.
Охотник ощупал пояс, коснулся перевязи – обоймы, дротики, гранаты, целый арсенал… Что-то поправил, что-то передвинул – видно, в Керуленовой Яме зевать не приходилось.
– Видишь утоптанную дорожку? Прямо отсюда идет к тем бурым камням на первом ярусе… один на палец похож, другой – на кулак… Видишь их, Дакар?
– Вижу. – В бинокуляре камни выглядели не бурыми, а скорее темно-серыми.
– К ним и пойдем. Держись за мной и почаще оглядывайся. Если что-то движется, стреляй.
– Слушаюсь, шеф, – пробормотал он, чувствуя странное возбуждение. – Наш цвет – черный, и мы не оставляем следов… никаких следов, кроме трупов.
Крит хмыкнул и внимательно посмотрел на него.
– Не переживай, партнер, мы в броне, и броня дорогая, надежная, ее не всякая крыса прокусит. Еще запомни: паука или, к примеру, червя лучше разрядником резать. Пуля – это для манки, хотя разрядник тоже годится. Гранаты с газом – против всякой мелочи. Еще ослепляющие есть, но их я бросать не буду – вдруг не успеешь отвернуться и закрыть глаза.
– А это зачем? – Он прикоснулся к стволу огнемета.
– На крайний случай, если крысу встретим или стаю манки. Стаю нужно огнем – не убьешь, так поджаришь. Десяток поджаришь, остальные разбегутся. – Крит хищно ухмыльнулся. – Ну, двинулись! Храни нас Пак!
Тропа была утоптанной, почва не пружинила и не проседала под ногами, однако выглядела странновато. В первый момент он не мог уловить причину этой странности, но вскоре догадался: то, что казалось ему песком, было мелким щебнем, беловатым и желтоватым, перемешанным с глиной. Возможно, это была не глина, а какая-то порода, песчаник или ракушечник – его познания в геологии, слишком отрывочные и скудные, не позволяли сделать определенного вывода. Он находился сейчас на глубине десяти или одиннадцати километров – может ли там залегать песчаник? И могут ли в нем образоваться такие огромные полости?
Слева замаячила гряда камней, подобных частоколу из гигантских заостренных бревен, торчавших наискосок из земли. Темные, монолитные, прочные – похоже, твердая порода, гранит или базальт… Стебли лишайника свешивались с них, озаряя слабым светом кольцевые насыпи и черные провалы нор. Большие дырки, человек пролезет! И много! Насчитав тридцать четыре отверстия, он кашлянул.
– Крит?
– Что?
– Там, в земле, под камнями… Шурфы? Работа диггеров?
– Нет. Гнездовье манки, самое ближнее к Светлому Штреку. Выбили их здесь давно, лет двести назад или триста. Теперь в этих норах…
Что-то округлое, мохнатое приподнялось над крайней дырой, и Дакар выстрелил. Прошелестел сухой треск разряда, в воздухе запахло озоном.
– …пауки, – закончил Крит. – И только что ты одного спалил.
– Не люблю пауков.
– Да, зверушки неприятные, если до лица доберутся. О прочем не беспокойся, броня защитит.
«Надо надеяться», – подумал он. То, что называлось у Крита броней, было глухим комбинезоном от подошв до шеи, кое-где усиленным щитками. Материя мягкая, эластичная, совсем не стеснявшая движений, но если резко ударить – острием ножа или ребром ладони – то в месте удара она становилась будто каменная. Крит утверждал, что хорошую броню ни пуля не пробьет, ни молния разрядника, но проверять это на практике не хотелось.
Минут за сорок они добрались до камней. Похожий на палец оказался довольно высоким утесом с бугристой шершавой поверхностью; тот, который напоминал кулак, был вдвое ниже, но толще и массивней. От этих скал начиналось ущелье, петлявшее в россыпи гигантских глыб – темный и жутковатый проход, стены которого были оплетены лишайником и паутиной. Под утесом-кулаком в земле чернела овальная яма с осыпавшимися краями.
– Тоже старая нора манки, – сообщил Охотник. – В ней иногда попадается всякая дрянь. Ну, не будем рисковать…
Выдернув из пояса маленький шарик гранаты, Крит бросил ее в отверстие и втянул носом воздух. Запахло горечью.
– Вперед! Быстрее!
Они ринулись в ущелье и мчались до тех пор, пока запах не исчез. Скалы то выступали из темноты, то отскакивали назад, скрываясь под завесой мрака и лишайника, сверху что-то шелестело и пощелкивало, в бинокулярах прыгал баллон на спине Крита с торчавшим из него стволом, земля заметно опускалась, тропинка шла вниз, затем почва опять стала ровной. Крит остановился, велел отдышаться; дальше двинулись обычным шагом, огибая скалистые выступы и стараясь не приближаться к темным провалам в стенах. Ущелье стало шире, почва – мягче, в воздухе повеяло запахом влаги, и у подножий утесов стало разливаться дрожащее сияние, розовое, лиловое, фиолетовое. Совсем непохожее на свет, испускаемый мхом, – тот был неярок и спокоен, а у камней переливалось и мерцало, точно радуга над водопадом.
«Красиво!.. – подумал он, делая шаг в сторону с протоптанной дорожки. – И аромат приятный, даже опьяняющий, словно у цветка магнолии… Какая-то растительность? Не разглядеть… А совсем ведь рядом, метрах в десяти…»
Он сделал еще один шаг, еще и еще, поглядывая то на удалявшуюся спину Крита, то на мерцание красок под скалами. Кажется, там росли грибы – высокие, до пояса, на тонких ножках с прилегающими к ним шляпками, напоминавшие видом сложенный зонт. Выше этих зарослей в скалах темнели трещины, впадины и ниши, и ему почудилось, что оттуда доносятся треск и суховатое пощелкивание.
Еще пара шагов. Над грибами струились и мерцали радужные сполохи, сладкий аромат с едва заметным привкусом гнили сделался сильней. Воздух, густой и вязкий, вливался в горло, точно сироп.
Он оглянулся, позвал Охотника:
– Крит! Подожди, Крит! Что это та…
Какая-то тяжесть упала ему на плечи и голову, когти – или клешни?.. – жадно заскребли по броне, и у затылка, за тканью капюшона, разверзлась алчущая пасть. Он ее не видел, но чувствовал, как что-то пытается стиснуть череп, прорвать комбинезон, добраться до мягкого, уязвимого, полного крови и жизни. До его крови, его жизни!
Хриплый вопль сорвался с его губ.
– На землю! – оборачиваясь, рявкнул Крит. – Рожу береги, гниль подлесная!