— А наш смотрящий… того, «марью ивановну» потягивает! Прямо даже мешать жалко!
— Ничего, придется побеспокоить, — жестко обронил Зайдулла.
Штырь вытянул ремень из штанов.
— Куда торопишься, Мулла, может, посмотришь на концерт?
— Некогда мне, сейчас зону «размораживать» будем! — объявил Заки и, не прощаясь, вышел из бани.
До начала кипеша оставалось несколько минут.
Ремень был узким — точная копия китайской удавки. Штырь поудобнее закрепил его на кистях и вошел в парную. В лицо ударил жаркий пар. Орех, обессиленный, лежал на нарах животом кверху. «Марья ивановна», полный блондин лет двадцати, жался в углу.
— А ну, петушня, под нары! И чтобы не высовывалась! — заорал Штырь, приближаясь к ничего не подозревавшему Ореху.
Пахан лениво приподнял голову, и тотчас его шею оплел кожаный шнур.
— Умри, сука! — стиснув зубы, проговорил Штырь.
Вцепившись руками в шнур, Орех попытался освободиться, но уже через минуту сдавленно хрюкнул и, засучив ногами, вытянулся во всю длину. Еще некоторое время Штырь продолжал стягивать ремнем шею Ореха, как будто опасался, что тот сумеет пробудиться, и, убедившись, что ссученный затих навсегда, неторопливо снял с его шеи ремень.
Заглянув в лицо Ореху, Штырь брезгливо поморщился. Боже, даже помереть и то не сумел без театра — язык вывалился широкой слюнявой лентой, а глаза закатились к самому потолку, будто ссученный заглядывал под хитон ангелам.
С вытаращенными от ужаса глазами «марья ивановна» оцепенело смотрел на Штыря.
— Ну, чего уставился?! Пасть закрой! Если кому-то шепнешь… задавлю!
Ремень был безнадежно испорчен, теперь такой не надеть. А жаль! Вещица-то хорошая. Размотав его с ладони, Штырь швырнул ремень перепуганному пидору.
— На, пользуйся! Пока дяденька добрый.
Вряд ли о ссученном кто взгрустнет. Наверняка по поводу его кончины не будут организовывать даже специального расследования. Через час в лагере начнется такое, что его смерть затеряется среди многих других и даже будет выглядеть вполне пристойно.
* * *
Темно-зеленый «Гранд Черокки» Владислав увидел сразу, как только вышел из леса. Джип стоял в центре поляны, как раз на том самом месте, что обрисовал ему Мулла.
Выходить из-за укрытия Варяг не спешил — следовало осмотреться. А это что за черт?! Водила был одет в милицейскую форму и покуривал в опущенное окно. А может, Варяга уже обложили? Оперативно работают красноперые, и двух часов не прошло, как зону оставил, а они уже на стреме!
Варяг, прячась за стволами деревьев, осторожно приблизился к машине. Мент, беспечно поглядывая по сторонам, терпеливо дожидался. Подняв ком земли, Владислав с силой швырнул его в кустарник. Зашуршала потревоженная листва. Мент, отбросив сигарету, выглянул наружу. Владислав в два прыжка достиг дверцы и, ухватив его за волосья, выдернул голову в проем окна.
— Говори, сучара, за кем приехал!
— Стекло на горло жмет, — пожаловавшись, захрипел мент. — Задушишь!
Мимоходом Владислав отметил, что ключи торчали в замке зажигания. Одно усилие, и раздавленная трахея затрещит, как яичная скорлупа. Труп можно будет оттащить в кусты, а самому уехать на машине.
— Кого ждешь?!
— Да тебя, — обиженно просипел шофер. — Тарантул меня отправил. Весь уже испереживался.
Варяг ослабил хватку, но не сильно, чтобы при надобности тотчас перекрыть шоферюге кислород.
— Где меня должен ждать Тарантул?
— На развилке в тридцати километрах отсюда.
— Точнее! — Варяг надавил на голову.
— Да пусти же ты! — попытался воспротивиться водила и, почувствовав, что это бесполезно, легко сдался: — У трактира… как же его… Во, «Три богатыря»!
Варяг мгновенно отпустил водителя.
— Надо было сразу так и сказать, — укорил он.
— Сказать! — возмущенно произнес шофер, делая круговые движения головой. — А ты мне дал такую возможность? Сразу душить начал! Ну, чего стоишь? Времени нет! Садись быстрее, о твоем побеге уже знают, — показал он глазами на рацию, шипевшую на сиденье. — Тебя форма, что ли, смущает? Ну, так это для блезиру!
Варяг устроился на заднем сиденье, и машина тотчас тронулась по просеке.
— Ты уж извини, что я тебя так, — без особого раскаяния сказал Варяг. — Просто мне это как-то подозрительно показалось.
— Да ничего, я не в обиде, — качнул головой парень, широко улыбнувшись. — Только вот спрашивать теперь будут: что у тебя это за красная полоска такая на шее.
— Кто спрашивать-то будет? — Парень нравился Варягу все больше.
— Кто-кто… Менты! А ты думаешь, где я работаю, в богадельне, что ли? В ментовке! Самой настоящей… Ты на номера бы взглянул…
— Видел, — сказал Варяг.
— То-то и оно! С такими номерами, хоть в Кремль въезжай, никто не остановит.
* * *
Быстро поднявшись в свой кабинет, Беспалый схватил телефонную трубку и быстро набрал номер.
— Да, — услышал он хриплый голос отца.
— Ты знаешь, кого завалил? — сдержанно спросил он, стараясь не сбиться на крик.
Некоторое время Беспалый-старший только сопел, а потом осторожно поинтересовался:
— Что-нибудь не так?
— Ты завалил Клеща, а не Варяга!
— Ах, вот оно что, — обескураженно протянул Тимофей Егорович. — То-то мне показалось, что больно уж он тщедушен. Ладно, я тебя понял, постараюсь исправить свою ошибку.
— Но как ты его найдешь? — удивился Александр Беспалый. — Он как призрак! Появляется из ниоткуда и исчезает в никуда.
— Не такой уж он бестелесный, как ты хочешь его представить, — возразил Беспалый-старший. — А потом, ты все время забываешь, что я старый оперативник. Есть у меня кое-какие соображения на этот счет. Он наверняка где-нибудь в Москве объявится. Я сегодня же двину в свою богадельню, придется кое-какие старые связи восстановить. Не боись, я его встречу как положено. Исправлю, так сказать, свою ошибку, лады?
— Хорошо, отец, договорились, — согласился Беспалый-младший. — Но тянуть с этим делом тоже нельзя, сам понимаешь. Он о многом догадывается.
— Не беспокойся, — заверил его Тимофей Егорович, — все будет так, как нужно.
В трубку ударили короткие гудки. Своенравный старик даже попрощаться не пожелал. Через распахнутое окно в комнату доносилась матерная брань. Кажется, началось, зэки восстали. Ну что ж, настало время поговорить по душам.
Беспалый тяжело поднялся и направился к двери.
Машину слегка тряхнуло на колдобинах, кресло ухнуло будто бы в преисподнюю, а по днищу «Мерседеса» что-то неприятно и длинно проскрежетало.