Валера Рябуха, по кличке Студент, никаким особенным стипендиатом не был. Учился неплохо, но четвёрочка проскакивала. Примерно через недельку после посиделок с Розенбаумом вбегает он, страшно запыхавшийся, к нам в комнату:
– Всё! Свершилось! Снимаю на два года крутую четырехкомнатную квартиру в Ленсоветовском доме, с обалденной мебелью, сервизами, японским телевизором и финским холодильником! Обои – бархат, на стенах старые картины, ковры по щиколотку, ванна – утонешь!»
– Врёшь поди! Откуда столько денег?
– А я задешево, всего за двадцать два рубля в месяц, да и то не хозяйке, а ЖЭКу надо платить. Правда, за электричество отдельно. Но все равно больше трояка не набежит. Итого всё удовольствие – четвертной!
– Студент, ты не съел ли чего? А может, тебе на кафедру психиатрии сходить, с дежурным врачом по душам поговорить?
– Сами в дурку идите, а я пойду в свои хоромы!
– Так не бывает.
– Бывает! В субботу приглашаю на новоселье. А сейчас вот что – Лом, у тебя мыло раскисшее? Раскисшее – хорошо, давай сюда! Ещё нужна твоя печатная машинка и побольше испечатанных листков. Ты не выкинул свою бракованную конкурсную работу по ВНОСу? Теперь Коля. Колян, нужны твои старые очки и алюминиевая расческа с длинной ручкой, та, что с бытовки первого курса осталась. В субботу, мужики, все отдам, кроме расчески.
– Ну бери, говна не жалко! Только машинка не работает – лента перебита сто раз и не печатает уже. Да и на клавиатуре половина букв западает. А на что тебе все это? Макулатуру сдать решил и зрение подсело?
– Нет, все в порядке. Печатает машинка или нет, мне без разницы. Лишь бы звук был. Подробности в субботу – намечается грандиозная пьянка, там все и расскажу.
Тогда компьютеров-персоналок не было. Если были, то не в СССР. Это сейчас – информатика, компьютерная грамотность… Тогда я даже не знал толком, что это такое. Была у меня гордость советской промышленности портативная механическая печатная машинка «Эврика». Делали ее где-то в Прибалтике, но надёжности вполне туркменской – сплошные поломки, и даже когда механизм в порядке, печатала она погано – одни буквы жирные, а других почти не видно. Зато звук издавала громче крупнокалиберного пулемета. Отдал я ее Студенту, так как с конкурсной работой на этот год было покончено, и хлам этот до следующего года не был мне нужен. У Коли завалялись старые очки, в которые аптека Академии по ошибке поставила слишком сильные линзы. Еще Коля у нас на младших курсах числился бытовиком – внештатным бельевщиком и парикмахером, поэтому у него осталась здоровая алюминиевая расческа с надписью на острой ручке «МО Военторг ц. 12 коп». Студент нацепил Колины очки, засунул мелочевку на дно портфеля, сверху набил его «научными» трудами, подхватил под мышку машинку и пулей вылетел из комнаты.
В субботу вечером мы пришли по указанному адресу. Звоним в лакированную дверь из мореного дуба. Кто-то долго и внимательно смотрит через глазок, потом дверь распахивается. На пороге стоит сияющий Студент, из кухни пахнуло ароматом жареного мяса. Похоже, адресом не ошиблись, нас тут ждут. Входим. Ну и обстановочка… сильная, в общем, обстановочка. Смесь Юсуповского Дворца до пожара с Эрмитажем в миниатюре. Студент радушно приглашает пройти в зал. Садимся за стол черного дерева. Студент быстро накрывает стол импровизированной скатертью – вынесенной из нашей общаги простыней от родной курсантской кровати. На простыню выставляются горячительные напитки, холодные закусочки (консервированная литровая «Солянка с пряностями» за двадцать две копейкии и маринованные развесные огурчики по восемнадцать копеек килограмм), затем горячее (картошка в мундирах и здоровая сковородка жаркого из говядины с черносливом – Валеркин родной крымский деликатес).
Подождав минуты три, пока мы отойдем от увиденного и дернем по первой, Валера начинает с правил поведения: «Курить только на кухне, обстановки руками не касаться, в шкафы не лазить, предметы с места на место не двигать. Где что стоит, у меня до миллиметра измерено и в эту тетрадку записано. Пожалуйста, уважайте труд товарища и без надобности бардак не устраивайте. А пока вы есть будете, я вам мою квартиросъемную историю расскажу».
Значит так, поехал я на дежурство в обсервационный роддом на проспекте Газа. Помните этот гадюшник, где зэчки, сифилитички и туберкулезницы рожают, а персонал на одну половину из грязно-белых халатов, а на другую из зеленых юбок МВД состоит? Это единственный роддом, где я на правах полноценного дежурного врача, а не сопляка-«крючкодержца». Делаю с тетками все, что сам посчитаю необходимым. Среди персонала – полное доверие и уважение, среди рожениц – вообще почет! Они меня больше своих штатных врачей любят, особенно зэчки, за то что не хамлю, вежлив, помогаю как могу, новокаина на их рваные письки не жалею. На дверях и окнах там решетки, а мне плевать – меня не тюрьма, а акушерство-гинекология интересуют. Заразность же контингента я просто игнорирую.
Так вот, поступает ко мне в дежурство роженица. Молодая зечка, всего восемнадцать лет, но уже с туберкулезом, заразная – ТБК-положительная, микобактериями так и сыплет, беременность за шесть месяцев, сильно избита сокамерницами. Плод мёртв, роды в ходу. Решаю не кесарить, а вытянуть естественным путем с лёгкой помощью окситоцина и поляризующей смеси. Чуть родовые пути подколол анестетиком, чтоб ору не много было, и давай-давай, родимая, работаем! Баба в сознании, плод мелкий, положение правильное, рожает без осложнений. Я с ней парой слов перекинуться успел. Истощение у нее. Говорю ей – я тебе, родная, кровопотерю припишу побольше, чем на самом деле, а там можно и температурный лист слегка подправить. Полежишь у нас дней десять-пятнадцать, а повезет, то и двадцать-тридцать. За это время постарайся отожраться. Есть родственники в Ленинграде? Здесь хоть на тюрьму похоже, но не тюрьма – передач передают столько, сколько принесут. Давай, вспоминай телефон, я позвоню. На родные лица без свиданки из окошка полюбуешься.
Баба родила считай, всухую, без слезинки, а тут в рев. Есть у нее один родственник, дядя родной, и телефон его знает, да только уверена, что не придёт он к ней. Уж очень он большой пост занимает, да и к тому же постоянно по заграницам. Ладно, давай номер, мое дело маленькое – позвонить. Монетку-двушку на телефон-автомат не жалко. Я всегда звоню из автомата, звонки по «лично-зечному» на Газа не приветствуются.
Позвонил. Трубку баба берет, судя по голосу, дама весьма интеллигентная. Объяснил ей ситуацию в двух словах, кто такой и почему звоню. Реакции никакой. Я уже готов трубку повесить, как дама меня начинает просить провести ее к родильнице на свиданку. Я ей пытаюсь втолковать, что нет на то у меня власти – на обывательском языке я всего лишь практикант. Тогда баба давай всё и вся на чём свет стоит хаять – вот даже врача ее племяннице не дали, а обошлись безграмотным практикантом. Меня это задело, я ей грубо и говорю: кончай орать, лучше своей племяннице жиров побольше принеси. А насчет моей безграмотности вообще заткнись. Я лучший практикант в СССР – ленинский стипендиат по акушерству! Повесил трубку и поехал на Факультет спать.
Дня через два опять в «Обсералку» подался опыта набираться. Смотрю завотделением, хохол Сан-Саныч Адерейко идёт. Хвать меня за халат и говорит, пошли быстро ко мне в кабинет. Ну думаю, проштрафился на чём-то. Зашли к нему в кабинет. Достает он две бутылки армянского коньяку «Ахтамар», самого-самого старого и дорогого, и двести рублей двумя сотенными бумажками. Это нам, говорит. Как в песне – тебе половина и мне половина. Короче, шобы гомону не було, расскажу, шо було. Пришла бабёнка в лисьей шубёнке и заявила, шо ей свиданку с зечкой обещали. За услугу обещает гарно заплатыть. Дал я им пятнадцать минут. Захожу из палаты гнать – бачу, сидят обе в слезах, як ридна мамка с донькой обнимаются. Я эту семейную идиллию прервал, все, гражданочка, пожалуйте на выход. Доходим до дверей, она мне суе кулек с коньяком, та дви сотенных. На, доктор, половина ваша, а половина для того практиканта, что у моей племянницы роды принимал. И просила тебя еще раз ей позвонить, вроде номер ты знаешь. Вот усё, швидко пакуемо цу цикаву горилку, ховаем гроши, та й шоб ни одна душа! Короче, Валера, ты парень военный, це сам разумиешь.