— Мам, я поеду домой! — Денис откладывает ноут и подходит к окну. — Надоело мне торчать здесь. К Мэтту не пускают — так, раз в день и ненадолго. В общем, я могу и из дому приезжать.
Я понимаю его состояние. Он привык что-то делать, привык сам руководить своей жизнью — а тут он ничего не может поделать, и ждать ему ужасно.
Мы поняли, что Матвей останется с нами, когда приходили к нему сегодня. Жар, который сжигал его изнутри, схлынул, отеки на лице и теле начали уходить, боль уже не была такой острой, и хотя он еще в реанимации, скоро его переведут в обычную палату, и это значит, что мой сын будет жить. Остальное… С остальным мы как-нибудь разберемся.
— Конечно, домой, — Валерий вздыхает. — Я здесь когда-то почти три месяца проваландался — как вспомню, так вздрогну… Что Семеныч говорит?
— Да сегодня отпустит, я думаю. Мы же целую палату занимаем, в обход всех правил. Ему, конечно, идут навстречу, но бесконечно же это не будет продолжаться…
В тумбочке вдруг раздался писк сотового. Я вздрагиваю — этого звонка я ждала, и все равно неожиданно. Это телефон зарытого в подвале невинно убиенного киллера.
— Включи прием вызова и ничего не говори. Диктофон в трубе включен?
— Да.
— Включай, — Валерий достает трубу и подает мне. — Нет, я сам.
Он нажимает кнопку, и мы втроем приникаем к трубке.
— Дима, я так понимаю, есть какие-то сложности? Клиент торопит. Почему работа до сих пор не сделана?
Я не знаю этот голос, но я знаю, у кого спросить. Я молча выключаю телефон и разбираю его. Диктофон встроен в телефон, но записи хватает на полторы минуты. Думаю, этого будет достаточно.
— Выбросим сегодня же. Перекинуть запись на комп надо, День, ты сможешь?
— Мам, ну что за вопросы? Конечно, смогу. Выбросим сегодня же.
Мне нужно подумать, а Денька поколдует с ноутом, и, может статься, мы выясним, кто же в этом деле посредник, а у него вытрясем имя заказчика. Ну а там уж, как водится. Ничего личного, ага.
— Оля, я сделал все, что мог, теперь выздоровление Матвея зависит только от его организма. Конечно, у нас здесь нет такого оборудования, как за границей, а с ним бы все было быстрее, но мы выходим его, это безусловно.
— То есть если отправить его в какую-нибудь хорошую клинику, то…
— Конечно. Меня беспокоит его глаз, но хорошего офтальмолога я не знаю где искать — а я знаю многих врачей, но именно того, что здесь нужен, у нас нет. Не потому, что врачи плохие, хотя много и плохих, а потому, что нужного оборудования нет, в это все упирается. Ожоги на лице могут оставить рубцы, нужна операция, но опять же — все упирается в оборудование. Может, в Москве есть такие клиники, но там тебе никто не даст гарантий. Оно конечно, ни один врач не даст никаких гарантий, но за границей врачебная ошибка или небрежность будет стоить карьеры, а у нас ее доказать невозможно, и даже если докажешь, дальше — ничего. Так что если есть хоть какая-то возможность отправить парня в тот же Израиль, например, я возражать не буду, он уже транспортабелен.
Марконов говорил, что сможет это сделать, но как ему напомнить? Может, он просто так сказал…
— Мне звонил твой друг Марконов. — Семеныч исподлобья смотрит на меня. — Я ему все это сказал. Думаю, вопрос решится. Оль… Этот Марконов вот. И Валерка… Я знаю, что не имею права задавать вопросы, но Валерка — мой друг, и я…
— Семеныч, перестань шаркать. Марконов — мой друг. Просто друг, ничего другого. Как и Валерий. И я никого из них силком не держу, учитывая, что у Марконова есть какая-то телка.
Ну не могу я проглотить это, никак! Мысль о том, что Марконов любит ее, целует ее, с ней вместе просыпается по утрам, убивает меня! Мне дышать больно от этой мысли!
— Ладно, Оля, разбирайтесь сами.
Это легче сказать, чем сделать — разобраться в том, во что превратилась моя жизнь.
Домой едем в молчании. Это так дико — мы все здесь, а Матвей по-прежнему в больнице, но охрана осталась там, и у меня, возможно, есть какая-то фора во времени, чтобы разобраться с происходящим. Хотя пока оно никак не складывается, сплошной ералаш. Если прислали киллеров, то зачем взрывать машины, да еще так топорно? Хотя Ирина погибла, и если бы мы оказались в машине, то тоже погибли бы. Но взрывное устройство отчего-то сработало раньше. Глупость какая-то…
Мы заходим в квартиру и молча расходимся по комнатам. Мы вернулись не все, и без Матвея мне здесь так странно… Мои дети всегда были со мной, оба. Они одновременно болели, одновременно приходили и уходили, и я даже представить боюсь, что они чувствуют сейчас — один в больнице, другой — в своей опустевшей вдруг комнате с застеленной кроватью Матвея.
— День, ты как?
Его синяк под глазом пожелтел и почти незаметен, ссадины заживают. Рука все еще перевязана, но он работает с нею, рана беспокоит его все меньше. Но глаза уставшие и грустные.
— Мам, как ты думаешь, когда Мэтт вернется?
— Семеныч говорит, где-то месяц ему быть там, а дальше будем смотреть. Марконов говорит — в Израиль его надо отправить, там долечить…
Мысль о том, что я могу расстаться с Матвеем, что он уедет в чужую страну, на месяц или больше, кажется мне чудовищной. Как он будет там, среди чужих людей? С другой стороны, я бы их обоих сейчас отправила подальше из страны, пока происходит то, что происходит.
— Хорошо бы, конечно… А мы тут пока дела утрясем.
Похоже, он планирует «утрясать дела» вместе со мной, но это абсолютно исключено. Я не хочу втягивать своего сына в то, от чего так тщательно оберегала. Не хочу, чтобы он видел то, что я могу сделать, — со мной-то дело уже ясное, а вот мои дети — другие, они выросли в мире, который я для них создала, и я тщательно оберегала этот их мир от всего, что могло бы его разрушить.
— Мам, даже не думай!
— Что?
— Ты же сейчас сидишь и прикидываешь, как бы меня от всего отодвинуть.
— Если Матвей полетит в Израиль, тебе надо лететь вместе с ним — ему будет нужен кто-то родной рядом. Понимаешь? Самое главное сейчас — это чтобы Матвей выздоровел, и ему будет лучше, если ты окажешься рядом. Поэтому ты просто найди мне нужный адрес, а я…
— Мам!
— Денис, это не обсуждается!
— Вот всегда ты так. Сама все решаешь, сама ставишь перед фактом и…
— Мать права, Дэн.
Не знаю, когда он успел войти и что успел услышать, но отчего-то он решил, что может участвовать в семейном совете, и это неправильно. Хотя, возможно, именно он сможет убедить Деньку уехать. Марконов прав, в Израиле Матвея скорее поставят на ноги, а если близнецы уедут, мне будет проще заниматься здесь разными неприятными, но, к сожалению, необходимыми вещами.
— В чем права, в том, что уже, как всегда, решила все за меня? С самого детства так — все сама, нас словно забором от себя отгородила, все у нее прекрасно, со всеми делами она справилась, все хорошо и безоблачно. А то мы с Мэттом глухие, слепые и глупые, чтобы не понимать очевидных вещей! Вот и теперь она уже все решила, а я должен…