— А где же мне еще жить? Двое сыновей у меня. Оба в городе обустроились с семьями. Чего же мне к ним навязываться? А в поселке хорошо. Свежий воздух. Выхожу иногда уточек пострелять. Люблю я это дело. Зимой, бывает, на кабанчика схожу. Старуха меня тоже понимает. Славная она у меня!

Губы деда разошлись в довольной улыбке. Зубы у него были желтые, потемневшие от времени и от табака, но зато свои.

— А чужой народ в поселок заходит?

Старик поднялся, майор Журавлев последовал его примеру. Тяжеловато разогнувшись, Тарасов размял поясницу и ответил:

— Захаживают… Их сразу видно.

— А что это за люди?

— А хрен его знает! — честно признался Михаил Глебович. — Сейчас каких только нет. Может, ради любопытства приехали, а может, посмотреть, где что плохо лежит. Алмазы-то во все времена спросом пользуются. И могу сказать, что неучтенные алмазы с Вишеры идут, это я точно знаю. Вишерский алмаз я тебе на глаз от любого другого отличу, — убежденно заверил старик. — Может, через тех и уходят, кто в поселке объявляется.

Журавлев вытащил из кармана фотографии и протянул их Тарасову.

— Михаил Глебович, не могли бы взглянуть, может быть, вы знаете кого-нибудь из этих людей?

Близоруко прищурившись, Тарасов осторожно взял снимки, будто опасаясь их воспламенения. Это были обычные цветные фотографии, сделанные любительским фотоаппаратом. С фотокарточек на Михаила Глебовича смотрели молодые улыбчивые лица. Внешне весьма симпатичные ребята. Вот только завидовать им отчего-то не хотелось, что-то здесь было не так.

— Приезжали они в поселок, — вернул фотографии Тарасов. — Пробыли недолго, почти сразу же уехали.

— И что же они могли здесь делать?

— А кто их знает? Скорее всего, искали нужных людей. А где сейчас они?

Журавлев аккуратно уложил фотографии в большой бумажник, стараясь не помять уголки. Мертвые требуют бережного обращения.

— Их уже нет. Нашли застреленными в затопленном карьере недалеко от поселка Изумрудный.

Лицо старика не изменилось. Нечто подобное он и предполагал. Слишком долгую прожил жизнь, чтобы чему-то удивляться.

— Молодые совсем. Жить бы да жить еще. А оно вот как сложилось.

— А может, сумеете что-нибудь вспомнить? Может быть, что-то бросилось в глаза или показалось подозрительным?

Рыбак уже аккуратно сложил удочку, сунул ее в длинный брезентовый чехол. Судя по всему, он был вполне доволен сегодняшним уловом.

Тарасов пожал плечами.

— Что-то определенное сказать трудно. Хотя вот что мне показалось странным — с ними были два милиционера.

Журавлев внутренне напрягся. И здесь два милиционера!

— Они были в форме?

— То-то и оно, что в гражданке, — озадаченно протянул старик. — Это меня и удивило.

— А может, это и не милиция вовсе?

— Милиция, это точно! Я ведь с ними всю жизнь бок о бок проработал. Взгляд-то у меня наметанный. Я их даже по походке и по глазам узнаю. А еще у одного из них под пиджаком пистолет выпирал, — дотронулся дед ладонью до пояса. — Вот здесь. Иному-то незаметно будет, но я-то сразу увидел. Кто же будет пистолет так носить, если не милиционер?

— Тоже верно, — невесело согласился Журавлев.

Возвращались прежней дорогой, проходившей вдоль берега. Место было красивое, берега густо заросли ивняком, а потому порой приходилось спускаться к воде, чтобы обойти разросшиеся кусты.

Неожиданно зелень раздвинулась, и Журавлев увидел мужчину крепкого телосложения в камуфляже, с кобурой на поясе.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — отозвался Журавлев. У него возникли самые нехорошие предчувствия.

— Предъявите, пожалуйста, документы.

В строгом взгляде не было ничего враждебного. Лицо простоватое, но с правильными чертами.

— Мы что-нибудь нарушили? — доброжелательным тоном поинтересовался Журавлев.

О настроении собеседника можно судить по глазам и по тональности, с которой он разговаривает. Виталий вслушивался в голос незнакомца, стараясь уловить в нем фальшивые нотки, но тщетно. Парень был спокоен. Угрозы от него не исходило.

— Здесь запретная зона, — показал он взглядом в сторону ограждений.

Приближаться к ним человек в камуфляже не спешил. Держался на значительном расстоянии, не спуская с них внимательного взгляда.

— Но здесь-то не огорожено.

— Это неважно, — отозвался охранник. На сей раз его голос прозвучал отчужденно. — Тут всюду запретная зона. Там есть щит, а на нем написано, что ходить сюда нельзя.

Люди с оружием не склонны к долгим переговорам, подобную особенность следовало учитывать. Журавлев вытащил служебное удостоверение и развернул его перед незнакомцем.

— Майор милиции Журавлев. Областное УВД.

— Не самое подходящее место для прогулки вы выбрали, товарищ майор, — покачал головой человек в камуфляже. — Здесь специальное разрешение нужно. Лучше уходите отсюда.

— Уже идем. Ну что, Михаил Глебович, — обратился Виталий к старику. — Поторопимся?

Старик встрепенулся.

— Поторопимся. Находились уже, да и холодать что-то стало. Боюсь, опять спину прихватит.

Осторожно ступая с камня на камень, Журавлев выбрался на высокий берег. Помог старику, подтянув его за руку, и пошел вниз по течению уже быстрее. До ближайшей излучины шагать метров пятьсот, и Журавлева даже на значительном расстоянии не оставляло ощущение, что боец в камуфляже сверлит его затылок колючим недоверчивым взглядом.

Глава 4 ПОЧЕМУ ТЫ СКРЫВАЕШЬСЯ?

Вероника так и осталась загадкой до сих пор. Она не была похожа ни на одну из женщин, которых Никита знал прежде. Порывистая, резкая, зачастую эксцентричная, Вероника не переставала его удивлять. Но с ней было интересно как в постели, где она проявляла себя незаурядной умелицей, так и в общении. Она могла пошутить, рассказать что-нибудь занятное, а когда нужно, так и помолчать. Вероника умела чувствовать его так, как до нее не удавалось ни одной девушке, и по первому же требованию, в любое время суток могла примчаться к нему домой с противоположного конца города.

Причем нельзя было сказать, что она была легкодоступной. Никите пришлось целых три месяца обивать ее порог, прежде чем удалось наконец уложить барышню в постель.

Никита с некоторым предубеждением относился к тем женщинам, которые отдавались уже после первого часа знакомства. О любви здесь говорить не приходилось, лишь обыкновенный животный интерес, который немедленно хотелось утолить. Однако после таких случайных встреч у Никиты иной раз завязывались самые бурные романы с такими женщинами, с чередой встреч и расставаний, со слезами радости и взаимными упреками. Но как бы ни складывались их отношения, он никогда не мог простить дамочке своей слишком легкой победы. Женщину следовало завоевывать. Пусть поупирается хотя бы для вида.