Жить ему оставалось минуты три или немногим больше. Точно прикинуть количество мгновений сейчас не мог бы, пожалуй, и сам господь бог, который, как известно, все отлично видит, но предпочитает не вмешиваться и наравне со всеми ждет финала. А тот предсказуем и незатейлив, как грабли, и невольных зрителей через пару-тройку мгновений ожидало… Ничего хорошего их, случайно тут оказавшихся, не ожидало, кроме глубоких моральных ран и гарантированных кошмаров, что являются во снах за минуту до звонка будильника. А кошмар обещал быть разноцветным, ярким, но скоротечным, что объяснимо: при стычке лоб в лоб человека с товарным поездом гарантированно победит последний, победит моментально и с разгромным счетом. Ну, если быть уж совсем точным, то не лоб в лоб, но сути это не меняет — человек на рельсах обречен. Топает точно на прогулке: руки в карманах, голова закутана в капюшон, из которого на ворот куртки свисают провода, штаны чуть приспущены по уродской моде последних лет, нелепая обувь с разноцветными шнурками цепляется за шпалы. И никуда этот кандидат в покойники не торопится в отличие от локомотива, что на полных парах прет по рельсам, тащит за собой полсотни груженых вагонов и гудит при этом так, что уши закладывает. Гудит — старается, а без пяти минут «двухсотому» все нипочем, он только капюшон поглубже натянул, чтобы ветром не унесло, и потопал дальше.
— Мама, — сказала женщина, что остановилась рядом с Денисом на тропинке, что вела на насыпь, — мама дорогая. Он же… Его же сейчас…
Не договорила, зажмурилась и даже отвернулась, да так резко, что взметнулся меховой помпон на теплой шапке и шлепнул тетеньку по макушке. Правильно, молодец — это не трусость, это защитная реакция от внешних раздражителей, коих в нашей мутной повседневности и без того, как мух летним днем в сортире, к чему еще одна. Хотя эта обещает по яркости эмоций все другие напрочь превзойти, но на кой черт нужна эта яркость, если и без нее по сторонам смотреть тошно.
— Вот урод, — с ужасом и восхищением одновременно протянул парень в синей куртке, что подошел только что. Он, наоборот, во все глаза смотрел, как сокращается расстояние между человеком и локомотивом, и вроде как с нетерпением ждал финала. В предвкушении аж притопывал, точно такие же — белые — провода у себя из ушей вытащил и тискает в пальцах большой плоский мобильник: снимать готовится, не иначе. Ну, так и есть — Денис мельком глянул на экран, где сначала мелькали картинки, а теперь не было ничего, кроме грязного утоптанного снега и носков обуви, что попадали в объектив камеры. Теперь стоит только поднять ее на уровень глаз — и готов сюжет, не рекомендованный к просмотру детьми лет до шестнадцати примерно, а то и постарше.
По встречному пути прогрохотала электричка, за ее окнами Денис видел сонные и отрешенные от всего земного — как обычно и бывает в дороге — лица пассажиров. Они видели только фрагмент картинки, человек, что брел по рельсам, был для них лишь частью пейзажа, обычного, будничного и решительно неинтересного. В полной мере драматизмом момента мог насладиться только машинист электрички, и возможность сию не упустил, дал гудок — короткий, резкий, потом еще один, потом еще, его подхватил красно-серый локомотив, чей машинист уже минут пять как глаз не сводит со спины придурка в капюшоне, и рад бы затормозить, да поздно уже. Тормозной путь у этой махины километр как минимум, а до «встречи» им метров двести осталось, тут тормози — не тормози…
Электричка взвизгнула как-то уж вовсе истерически, локомотив подхватил, два гудка слились в один, заглушая грохот колес, и Денис вскинулся, как от тяжелого сна. Не от похмельного, а от дурного, мутного, вязкого, после которого целый день ходишь, не зная, куда себя деть, не отдохнувший, а наоборот, точно кирпичи на тебе полдня возили. И вдруг куда что только подевалось — и апатия прошла, и сонливость, и безразличие какое-то, параличу сродни, Денис натянул на глаза шапку и глянул на рельсы уже по-другому. Злость, усталость и напряжение последних дней смешались в нем причудливым образом, и вдруг Денис понял, что этот парень на рельсах ему мешает. Мешает, бесит невероятно своей уродской одежкой, своей манерой топать вот так — нагло, неторопливо, засунув руки в карманы, да еще и ноги еле переставляет. Мешает, что отнимает время, что встреча теперь точно сорвется — ведь поезд наверняка остановится и, даже пропахав положенный тормозной километр, перекроет единственный в округе короткий путь к району города, в народе называемого Воробьевка, куда и торопился Денис после долгожданного утреннего звонка. Неделю ждал, даже больше, если уж точно считать, и вот нате, болт в томате — машина утром не завелась, маршрутку еле дождался, втиснулся кое-как, потом на переезде завис, на проклятом месте города, где можно пятнадцать минут прождать, а можно и часа полтора-два. Как и ожидалось — не повезло, вот он и решил коротким путем по-быстрому пробежаться, как и тетенька с помпоном, что следом увязалась. И вот срезал путь, называется, нарвался на шоу, что начнется с минуты на минуту.
— Он же ничего не слышит, — проговорила очнувшаяся от первого шока женщина и жалобно посмотрела на Дениса, точно поддержки искала и сочувствия.
Конечно, не слышит, отключившись от мира затычками в ушах, обычный подросток, тоже решивший сократить дорожку до вокзала, обойти коварно расставленные на платформах турникеты и зайцем уехать в Москву, до которой от их городка было часа полтора езды. Ну, точно, так и есть — топает-то он в сторону станции, а что не торопится, так это объяснимо: следующая электричка до столицы только через полчаса, куда спешить, времени полно… Только не у Дениса. Если он сегодня опоздает, то дело примет вовсе уж дурной оборот, в обход идти придется минут сорок, а то и больше, если товарняк остановится, а он остановится, все к тому и идет… И случилось все так не вовремя, не к месту и вообще неправильно, что ждать дальше не было никакой возможности.
— Стой! — во весь голос крикнул Денис. — Стой, придурок! Глаза открой!
Зря старался — тот, с затычками в ушах, слышать его не мог при любом раскладе, если только телепатически призыв отойти в сторонку уловил бы, но не в этой жизни, как говорится. Собственно, этой самой жизни оставалось ему минуты полторы, хоть и лязгнула зверски сцепка, и завизжали колеса, цепляя металлом о металл — машинист таки не выдержал и решился на экстренное торможение. Помогло, как маникюр при газовой гангрене, товарняк грохотал с той же скоростью, красно-серая морда локомотива была уже близко, и Денису даже показалось, что он видит за лобовым стеклом кабины двоих человек и что они застыли, глядя перед собой. Далеко впереди в снежно-туманной мути короткого февральского дня показалась желтая искра, она росла, становилась больше, послышался утробный, на грани слышимости, вой — это шел встречный, тоже товарняк или пассажирский. Но вглядываться и гадать, что там такое приближается, Денис не стал, не до того было. Посмотрел на часы, на столбы вдоль «железки», на махину локомотива, что подлетала слева, и побежал по тропинке к насыпи, свернул, оказался на скользком гравии и принялся подниматься вверх. Услышал краем уха, как в спину ему что-то крикнули — то ли дураком обозвали, то ли подбодряли, но не оглянулся — плохая примета, говорят. Да и крик непонятно чей, то ли женщина голосит, то ли мужик, вернее, «оператор», который — голову можно прозакладывать — уже свое кино снимает, ну да черт с ним.