Райнер устроился на скамейке неподалеку от кафедрального собора, прямо напротив музея. Он уже ознакомился с экспозицией, увидел все археологические находки, полюбовался красивейшей керамикой и античными статуями. Он постарался все сделать по максимуму, чтобы забыть о последних днях своего пребывания на Крите. Сегодня здесь все иначе: сотни туристов со всех уголков мира приезжают, чтобы полюбоваться памятниками античных цивилизаций, восхититься красотой архитектурных и скульптурных шедевров, чему-то научиться у древних мастеров. Вот группа школьников с блокнотами, в которые они прямо на ходу зарисовывают самые интересные экспонаты. Глаза у них горят, им все так интересно, все хочется потрогать. Дети красиво одеты, все они ухоженные, здоровые. Ничего общего с теми нищими замарашками, которые когда-то жалобно выпрашивали у оккупантов хлеб, протягивая к ним свои исхудалые ручонки. Тем детям не довелось посидеть за школьной партой.
Вся бухта расцвечена государственными флагами. Идет неделя памяти битвы за освобождение Крита. В субботу вечером состоится торжественная церемония в самой бухте Суда. Интересно будет взглянуть на их ветеранов. Поди, такие же старики, как и он сам. Когда-то говорили, что подлецы не доживают до старости. Он мысленно улыбнулся подобной наивности. К разочарованию для всех этих романтиков, старость приходит ко всем. И к подлецам тоже. Интересно, интересно! А вдруг кто-нибудь из английских ветеранов поможет ему прояснить послевоенную судьбу медсестры из пещер?
Еще одна ужасная ночь на каменном полу, в давке, в духоте, в зловонии, от которого передохли бы даже крысы. Тюрьма была забита до отказа. Судя по всему, депортации подлежали не только евреи и партизаны, но и военнопленные, которые все еще находились на острове. Говорили, что за всеми ними пришлют большой пароход.
А между тем охранники умело сортировали узников на отдельные группы. Пенни лишь мельком увидела евреев и поразилась обреченности на их лицах. Все смирились с неизбежным, никто не пытался протестовать. Ее собственная попытка окончилась лишь синяком под глазом. Потом шепотом из уст в уста стали передавать потрясающую новость: союзники наконец высадились во Франции. Неужели война действительно близится к своему завершению и свобода близка?
К вечеру за ними снова пришли грузовики, и конвой медленно тронулся в сторону порта. Как замечательно было увидеть необъятную морскую гладь, вдохнуть свежий морской воздух. В душе снова затеплилась надежда – и тут же угасла, стоило Пенни взглянуть на судно, которым их будут транспортировать на Большую землю. Крохотный пароходик с одной закопченной трубой, из которой валил густой дым. Самое настоящее корыто. И куда же они собираются затолкать всю эту кучу народа? Повсюду в гавани были видны следы недавних бомбежек: остовы обгорелых кораблей, круги мазута на воде.
Впрочем, времени на разглядывание не было. Всех заключенных выстроили в один ряд, и началась посадка с обязательной сверкой документов и уже привычным подсчетом общего числа узников. Да, еще ни разу в жизни она не отправлялась в путешествие под прицелом автоматов. «Смелость, смелость и еще раз смелость», – меланхолично повторила она по-французски известные слова Дантона. Завтра утром она снова увидит Афины. А куда потом?
Райнер стоял на палубе и наблюдал за тем, что происходит внизу. Пароход старый, развалюха, да и только. Удивительно, как он вообще уцелел во время последней ночной бомбежки. На таких стареньких, давно уже отработавших свой век судах обычно перевозят солдат. В качестве сопровождения – два парусника с пушками на борту. Что ж, если им повезет, то завтра утром они уже будут в Афинах.
Началась посадка заключенных. Райнер видел, что помимо депортируемых евреев везут еще и большую группу военнопленных, главным образом итальянцев. Особняком держалась небольшая кучка гражданских, видно из числа партизан или сочувствующих им. В общей сложности человек четыреста, если не больше. Куда же они затолкают всех этих бедолаг, подумал он почти сочувственно. Ведь трюм совсем небольшой. А в очереди – дети, старики, много женщин. В эту минуту взгляд его упал на одну из них, и он с ужасом узнал в высокой, много выше остальных, женщине свою медсестру. Светлые волосы, заплетенные в косу, издали были похожи на толстую веревку. Он замер, не в силах отвести от нее глаз.
Все остальные несчастные были для него обычными порядковыми номерами, он не знал их имен, его не интересовала их дальнейшая судьба. Но она! Горделивая англичанка! Мужественная медсестра! Как же ловко она обвела его вокруг пальца! Пенелопа Георгиос. Он не забудет, с каким ледяным презрением смотрела она на него там, на площади. Да, но почему ее отправляют вместе с остальными узниками?
* * *
«Потерпи, потерпи, – уговаривала себя Пенелопа. – Еще несколько часов, и все будет кончено». Их сгрузили в темный трюм словно скот. Люди стояли, прижавшись друг к другу, в невыносимой духоте, без глотка свежего воздуха.
То и дело слышались негромкие стенания: «Я задыхаюсь!», «Воздуха! Мне не хватает воздуха!», а ведь впереди еще целая ночь, которую нужно будет провести вот так, стоя. Скольких еще узников они недосчитаются к утру? Чтобы отогнать прочь пугающие мысли, Пенни представила себе, что она снова в доме Ике, сидит под своей любимой оливой, а кругом убаюкивающе жужжат пчелы, собирая цветочную дань на окрестных лугах. А потом она перенеслась в Шотландию, стала вспоминать, как ловко карабкалась когда-то по скалистым утесам, омываемым неприветливым Северным морем. Как там было привольно, как вкусно пахло вереском и свежескошенным сеном! Но если она все еще в состоянии вспоминать о хорошем сейчас, в этом аду, значит, у нее еще есть силы. Значит, она еще может побороться с адом.
Она принялась изо всех сил колотить в тяжелую дверь.
– Будьте же милосердны! Сжальтесь над нами! Здесь нечем дышать! Я сестра милосердия Красного Креста. В Афинах я сообщу обо всех творимых вами безобразиях. Позор! Нельзя обращаться с людьми, будто это скот! – Она продолжала отчаянно барабанить в дверь, ни на что, впрочем, не надеясь, но, к ее изумлению, дверь вдруг слегка отворилась и показалась узкая полоска света. Струя свежего воздуха ударила в лицо.
– Пенелопа Георгиос! Медсестра из Красного Креста! – рявкнул солдат в проеме. – На выход!
– Да, это я! Сестра Георгиос! – Пенни стала энергично проталкиваться вперед. Повернувшись к своим товаркам, она крикнула: – Я скоро вернусь! Я заставлю этих конвоиров самих спуститься сюда!..
– Вперед! – подтолкнул ее немец, и дверь с лязгом захлопнулась за ее спиной. Она услышала громкий стон сотен людей, снова оказавшихся взаперти. Подталкиваемая в спину дулом автомата, она поднялась по железной лестнице наверх. Откуда они узнали ее настоящее имя? Она машинально нащупала в кармане свои фальшивые документы и значок медсестры. Надо готовиться к худшему.
На палубе сгрудились солдаты и члены команды, но при виде Пенни они молча расступились, образовав круг. В центре круга лежал солдат и громко стонал от боли. Из руки обильно сочилась кровь, а из рукава рубашки торчала кость.