— Вот только кто же они?
Мигунов развел руками:
— Ну, брат, вот это ты должен знать. Кстати, насколько я помню, ты ведь служил в спецподразделении «Скиф»?
Анисимов попытался сохранить невозмутимость. Об армейской жизни рассказывать он не любил, в ней имелось немало такого, что хотелось бы позабыть. Но частенько воспоминания выползали из подсознания в виде весьма впечатляющих образов. И тогда он просыпался в холодном поту от скрипа собственных зубов и долго не мог поверить, что лежит в комнате на кровати, а то, что он принимал за явь, — не более чем расшалившееся воображение.
В его армейской жизни было все неожиданно, включая призыв в спецназ. Из тридцати отобранных туда человек двадцать четыре происходили из семей потомственных охотников, выросших в тайге. А следовательно, генетически каждый из них обладал сверхчувствительным восприятием, которое не раз уберегало подразделение от неминуемых потерь.
После окончания училища в числе трех десятков выпускников он был направлен во Вьетнам перенимать опыт маскировки, которая делала местные подразделения почти невидимыми.
Это была первая запоминающаяся командировка, за которой вскоре последовала вторая, но в этот раз в Южную Америку. Из высокой башни, расположенной на горном перевале, нужно было вытащить одного нелегала. Своеобразный тест на выживание, который они сдали на «отлично». После этой операции через месяц их переправили в Замбию.
В общей сложности таких серьезных боевых операций было четырнадцать, каждую из которых он помнил в мельчайших деталях. Самой сложной была вылазка в Гималаи, где они в одежде местных жителей должны были прикрывать отход дипломатической миссии, неожиданно оказавшейся в центре разборки двух могущественных местных кланов. Тогда из двадцати четырех человек погибли пятеро. Это была одна из самых серьезных потерь.
Об этих операциях он не рассказывал даже самым близким. В офицерской книжке у него было написано, что пять лет он прослужил в ракетной части. Демобилизовавшись, Игорь долгое время старался не спать в присутствии посторонних, боясь, что воспоминания, свившие уютный уголок в подсознании, могут прорваться в сонном бреду.
Потом он был переведен на точку в ракетную часть, где прослужил еще полтора года, а незадолго до того, как вышел в отставку, дал подписку о сохранении государственной тайны. Надо признать, ему было что скрывать. В одном из пунктов документа, который он подписал, было написано, что в случае разглашения подробностей операций он будет уничтожен. Анисимов нервно сглотнул: а может, это привет от прежних сослуживцев, которым показалось, что он недостаточно ревностно хранит армейские секреты?
— Я никогда тебя не спрашивал, чем ты там занимался в «Скифе», — глуховатым голосом продолжил Мигунов. — Но мне кажется, что ты больше чем оператор на ракетной точке… А когда мне позвонили несколько человек, хлопоча о твоем трудоустройстве, я понял, что ты не совсем тот человек, за которого себя выдаешь. Признаюсь тебе честно, я даже отнесся к тебе с некоторой настороженностью. Думал, что наш отдел взяло под контроль ФСБ. А если так, значит, мы где-то не справляемся со своей работой и чего-то нарушили. А ты оказался ничего… своим человеком.
Игорь невольно улыбнулся. Полковник Мигунов никогда не разговаривал с ним столь откровенно. Значит, сейчас для этого у него имелись веские основания.
— И как же вы мне поверили?
— Я ведь тоже не без друзей, — многозначительно протянул Мигунов. — Пробил тебя как следует… Мне сказали, что за тобой ничего не числится и что тебе можно доверять.
— Спасибо.
— Так вот я к чему это… Не знаю, кем ты там был на самом деле, но для обыкновенного ракетчика ты слишком расторопный. Я хочу спросить, может, за тобой тянется какой-то хвост прежней жизни?
Анисимов отрицательно покачал головой:
— Не думаю… Я уже основательно позабыл о том периоде своей жизни. Это было как будто бы не со мной. Но ты все-таки не думаешь, что эту женщину убил я?
Мигунов усмехнулся:
— Разумеется, нет. Ты бы это сделал гораздо тоньше. К тому же ты слишком любишь женщин, чтобы их убивать.
— Это уж точно, — легко согласился Анисимов.
— Я-то тебе верю, но вот у прокуратуры к тебе имеются очень серьезные претензии. Мне посоветовали к этому делу тебя не допускать… Ну, и вообще — ко всем остальным.
— Значит, мне нужно уйти из органов?
— Получается, что так… Вот что я тебе скажу: кто-то очень сильно хочет повесить на тебя это убийство. Тебе нужно затаиться, пока я со всем этим делом не разобрался.
— Неожиданное предложение.
— А мне каково? Для меня это тоже неожиданно. Да и вообще, проблемы. Ведь каждый человек у меня сейчас на счету.
— И чем же мне заняться?
— Займись своими делами, утряси свою личную жизнь. Без нее тоже ведь нельзя. Может, помиришься с Лизой…
— Только вот этого не надо, — нахмурился Анисимов.
— Ладно, это твое дело… Когда все это как-то утрясется, я тебя позову обратно.
На душе стало горько.
— Вот только захочу ли я вернуться?
— Вернешься, — убежденно заверил Мигунов. — Ты теперь сыскарь до мозга костей. Ты уже не сумеешь без этого.
Поначалу Анисимов хотел махнуть на все рукой и податься навсегда к себе на Урал, где родная природа способна вылечить любой недуг, унять душевную смуту. Походить по тайге с ружьишком, истомить тело до предела, а потом залезть в спальный мешок и проспать пару дней кряду. Глядишь, все как-то станет полегче. А там можно будет и о будущем подумать.
Но все же Анисимов решил остаться в Москве. Непонятная история с этой загадочной Аллой Шуховой, наглый тон сипатого толстяка, вся эта канитель, происходившая вокруг него, крепко задели самолюбие Анисимова. Дело надо было раскручивать. И ничто не должно было мешать этому. Даже сны, которые опять начали мучить его.
По ночам Анисимову снилась всякая чертовщина, и, проснувшись, он долго лежал на постели с открытыми глазами, исполненный самых дурных предчувствий.
Все одно к одному. Если бы голова была забита оперативными сводками, то вряд ли у него хватило бы времени заниматься самокопанием.
Самое удивительное заключалось в том, что он хорошо помнил все свои сны. Утром способен был вспомнить и проанализировать их. А однажды, не удержавшись, заглянул в словарь сновидений, и, судя по тому, что в нем было написано, в ближайшее время на его голову должна свалиться целая дюжина чертей.
Обычно сны особо не запоминаются, уходят из подсознания, как прошлогодний снег, оставляя после себя разве что-то разрозненные фрагменты да смутные разводы, по которым невозможно воспроизвести в памяти целостную картину. А теперь он помнил свои сны до самых малейших подробностей. Как это ни странно, но припоминалось даже дуновение ветерка и запах полевых цветов.