Набрали первый случайный номер, только чтоб далеко не было от нашего места.

— Алле! — Витя говорит. — Из стола заказов беспокоят. Вам селёдка нужна?

Мужской голос говорит:

— Какая селёдка?

— Без хвоста, — Витя говорит. — Эх, не понял нас. Трубку повесил! Думал — розыгрыш, а мы ведь серьёзно!.. Ладно, — говорит, — телефонная форма не годится. А может, выбросить её в Фонтанку, и всё?

— Да нет, — говорю, — засорение окружающей среды!

— Почему же, — говорит, — если бы дохлая, а то маринованная!

— Нельзя, — говорю, — вмешиваться в биологический цикл, маринованных рыб в реку пускать.

— Идея! — Витя вдруг закричал.

— Ну, что?

— Давай кому-нибудь в форточку её забросим! И человеку приятно, и нам хорошо!

— Точно! — говорю.

Размахнулся я и точно в форточку попал во втором этаже!

И тут же высовывается из неё голова, тот же наш грозный старичок, надо же!!

— Бежим! — Витя говорит.

Пробежали мы вокруг дома, снова на улицу выбегаем — глядим, старичок наш идёт, с милиционером уже!

— Вот они!! — как крикнет.

Мы — бежать. Забежали в какой-то тупик. И там почему-то доска оказалась: «Разыскиваются преступники… Петухов… Аб-дуллаев… Шинов».

Витя шепчет радостно:

— Нас ещё нет!

Посидели мы там, сжавшись, за урной минут двадцать, выскакиваем — и прямо в объятия милиционера попадаем!

Приводят нас в отделение. На столе селёдка лежит в обёртке, как бы улика.

— Так. Объясните, откуда у вас селёдка, — милиционер говорит.

— В магазине купили, — Витя говорит. — Смотрите, вот и цена на бумаге!

— А в фортки гражданам зачем забрасывали?

Пришлось нам рассказать вкратце, конечно, всю жизнь.

— Так! — милиционер говорит. — Придётся в школу вам сообщить, как вы живёте. А пока идите домой, занимайтесь, и чтоб больше я вас не видел. И селёдку свою возьмите, здесь нам она не нужна.

Взял Витя селёдку, вышли мы с ней на улицу. Витя в лицо ей смотрит и говорит:

— Да-а-а-а! Устроила нам жизнь эта золотая рыбка!

— При чём тут она? — говорю. — Сами мы себе всё устроили!

— Ничего!.. — Витя говорит. — Зато болтаемся, ничего не делаем!

— Да? — говорю. — Честно говоря, никогда ещё так не уставал!

Идём по улице — снова дождь! Весна уже настала, что ли?

— Пойдём, — говорю, — хоть на вокзал… погреемся и всё же к портфелям нашим будем поближе.

Приехали на вокзал, сели в зале ожидания среди транзитников, которым, как и нам, идти некуда.

А когда милиционер тот дежурный проходил, нагибались, будто шнурки завязывали, чтоб лица скрыть.

Потом Витя пошёл погулять. Возвращается.

— Колоссально! — говорит. — Объявление читал: «Проводники требуются в багажный вагон!» Обмундирование дается, оклад. Премиальные! Я спрашивал — пяти классов достаточно.

— Что они, возраст твой не видели?

— Да там полумрак был, не видно. А голос хриплый у меня, — видно, простудился.

Тут и я вдруг подумал с отчаяния: «А может, уехать действительно? Обмундирование. Премиальные. Пять классов образование. Чем плохо?»

Тут подходит вдруг к нам какой-то парень.

— Селёдочку не продаёте? — говорит.

— Продаём!

— И почём? — спрашивает.

— Вот на бумажке цена записана.

— Беру! — говорит. — А где хвост?

— Хвост, — говорю, — одна старушка съела.

— Ну, ничего!

Завернул селёдку в бумагу, унёс.

«Всё, — думаю, — пропала наша селёдочка!»

Вдруг вижу — идёт! Даёт сорок семь копеек! И за хвост не вычел! Есть же такие хорошие люди!

Сидим, я уже дремать понемножку начал, вдруг Витя как закричит:

— Вспомнил! Вспомнил!

— Что вспомнил-то? — говорю.

— Вспомнил! Номер телефона своего друга!

— Ну и что?

— Я же номером этим в камере хранения портфели наши заколдовал… то есть зашифровал!

Помчались к камерам хранения, нашли шкафчик наш, Витя быстро какие-то цифры набрал. За ручку потянул…

— Сезам, откройся, — шепчу.

Открылся — и портфельчики наши там стоят! Схватили мы их, на улицу выбежали.

— Ну, теперь куда? — говорю.

— А ты куда?

— Я — домой, представь себе!

— А не боишься? — Виктор говорит.

— Нет! — говорю. — Ничего, думаю, страшней нет, чем наши с тобой похождения, двух горемык!

— Думаешь? — говорит.

— Конечно.

— А возьми меня с собой, — попросил, — а то боюсь я: заниматься не буду — завтра снова всё это придётся начать.

— Думаешь? — говорю. — Ну пошли.

Впрыгнули мы в автобус.

Раз автобусы ходят — не поздно ещё!

Стоп-кадр

События, о которых я хочу рассказать, произошли со мной во время зимних каникул в деревне, точнее — на селекционной станции, на которую перевели отца после трёх лет работы в институте.

Помню, однажды папа пришёл поздно, они о чём-то всю ночь говорили с мамой, а утром я узнал, что его переводят.

Станция эта была далеко, за Сиверской. Отец приезжал домой вечером, очень усталый, сразу засыпал — и ранним-ранним утром уезжал обратно.

Потом ему дали там какое-то жильё, и он перестал приезжать вовсе, иногда только говорил со мной по телефону, как-то очень тихо и виновато.

Потом вдруг пришло от него письмо, я очень удивился: на моё имя! Я никогда ещё в жизни не получал писем. В письме было написано: «Ты уже взрослый… ты должен понимать… жизнь сложна» — и я понял, что мама и папа разошлись.

Дома у нас стало тихо, пусто. Раньше отец, приходя с работы, сразу громко начинал говорить, смеяться. Подходил ко мне, смотрел отметки, иногда говорил сочувственно свою любимую присказку: «Эх, товарищ Микитин! И ты, видно, горя немало видал!» А теперь стало вдруг тихо, мама, вздыхая, ходила по комнатам. Однажды только случайно я увидел вдруг папу по телевизору… Нет, наверно, не случайно — наверно, мама знала и специально включила.

Отец, взъерошенный, в широком галстуке, сидел в какой-то комнате и горячо, но сбивчиво рассказывал о новом методе, который он придумал, о новых сортах ржи, которые он выводит. Потом пошла плёнка: играла музыка, отец ходил по полям в соломенной шляпе. Вот он взял рукой колос, стал рассматривать.