Настя была счастлива: все смотрели на нее.
Но счастье не безразмерно! За четыре года, к двенадцати годам, она из курточки «вылезла». Бабка наставляла полы и рукава какими-то клочьями диких расцветок.
— Вы, Валерий, не понимаете! Модный цвет!
Был, до войны! Конечно, они по-своему «латают» Настину жизнь: откуда им другое-то брать?
Пора браться нам.
С предновогоднего родительского собрания (первого для меня — раньше ходил дед) я вышел убитый. Итоги удручали. Дед все же высидел свое, вернее, Настино. Или наше? Двоек не было. Были ровные тройки. Но больше всего убили слова учительницы. Ждал чего угодно, но только не этого. Ждал: «Способная, но рассеянная», «Слишком любит себя, не терпит критики». Все, что угодно! Но самое обидное, на мой вопрос училка ответила даже успокоительно:
— Попова? Ну что…Учится в меру своих способностей, все нормально.
Мол, лучше и не бывает и даже не может быть, и не надейтесь! От такого «нормально» голова кругом пошла. Вышел, покачиваясь. Пора браться нам! Однако — боязно. Дед, регулярно с ней занимаясь, еле на тройках держит ее. А мы прилетим куда?
— Мы с Настей на тройках любим ездить! Верно, Настенька? — Так, якобы добродушно, шутил он, когда я вернулся.
Настя зло отворачивается. Скромные ее возможности как-то сочетаются с диким самолюбием! Мое? Может, зря я ей рассказывал про свою золотую медаль? Хотя тоже было непросто! Я ведь тоже почти все свои «счастливые школьные годы» в лидерах не блистал и только в восьмом-девятом как-то тихо всех обошел. Но, кажется, этот разговор не сюда.
Повторим эксперимент? А он повторим?
— Ну, ты понял?! — гневно заговорила она, только мы с ней вышли прогуляться. Мол, уж я-то должен понимать ее правоту! Какую? А если не понимаю, должен за это отвечать. Как-то выходит, что не я ее, а она меня почему-то допрашивает! Неожиданный поворот. И говорить: «Что я, собственно, должен понимать?» — как-то глупо. Она доверяет, разговаривает со мной, «как с ровней»! Загнала в тупик.
— Что ты молчишь?! — начала «дубасить».
Уже я должен и в чем-то оправдываться. В частности, почему я молчу. Считает, что все обязаны подыгрывать ей. Но я в том не уверен. Поэтому сказал:
— Я ни-че-го не понял!
И не пойму. Пока она тут командовать пытается всеми!
— Видимо, ты хочешь сказать, что тут жить невозможно?
Кивнула, помедлив. Все-таки не сразу решилась всех осудить.
— То есть ты хочешь сказать, что, если переменить условия, все будет хорошо?
Умолкла. Теперь она у меня в тупике. Однако упрямство ее победило.
— Да!
— Тогда мы переезжаем к нам и посмотрим на тебя в новых условиях.
Настька засопела. Выиграл партию? Доволен? Или проиграл?
И она — молчала. Поняла, что дурить теперь станет труднее? Дальше без дураков.
Дед и бабка причитали, конечно: «Ну куда ж вы ее повезете, нашу слабенькую?» Мол, мы-то чем виноваты, старались как только могли! Но и облегчение в них чувствовалось. Устали!
— Спасибо вам!
И на зимних каникулах привезли Настю в Купчино. Скромно встретили Новый год. Что он нам сулит? Должен быть решающий, поворотный! Правда, наш телевизор каждый новый год таким называл.
Поздно проснулись, долго завтракали. Первого января как-то не принято об уроках говорить, тем более Нонна с утра «запела»:
— Ве-еча! Ну мы куда, а?
— Может, в ЦПКО? На санках?
— Ну… Неэлега-а-нтно!
— А что Кузянька с Алкой? — цепко спросила Настя. Сразу просекла преимущества новой жизни!
— На-а-стька! Так фамилья-ярно про взро-ослых! — произнесла Нонна, и они засмеялись.
Действительно, где наши друзья? Последнее время как-то не общались, особенно после нашего переезда. Они в центре. Мы тут, а чуть свободное время — мы в Петергоф. Вначале казалось, дети еще крепче соединят нас, а оказалось — разъединили.
Позвонил — глухо… И на седьмом гудке понял, где они! Все наши сейчас с детьми-школьниками на каникулы в Елово поехали, в Дом творчества! Открывается на эту неделю для детей. И Настеньке туда в самый раз. Там не какая-то шантрапа, дети писателей.
Позвонил в Елово прямо директору и как всегда — гениально: последний номер урвал!
Гоголем вышел.
— Собирайтесь! В Елово едем.
— Ур-я-а!
Встал сразу вопрос: в чем Насте ехать? Куртка уже позорная. Пальто — явно не то.
— А там дети будут? — волновалась Настя.
— Полно!
Первого числа магазины, как назло, все закрыты, да и что там найдешь.
И вдруг осенило меня! Надо примерить ей Ноннину дубленку, что я из Венгрии привез.
— Да ты что, Веча?! — воскликнула Нонна. — Велика ей!
Примерили — в самый раз! Догнала мать! И Нонна, золотая душа, даже не усомнилась:
— Отлично!
Настя, правда, тоже не усомнилась: надела, огляделась, словно всегда в ней была.
А мать напялила ее «наполовину английскую» куртку. Смеялись!
— Ну, ты всегда смешная была! — сформулировала Настя.
Выходили из лифта, и тут распахнулась парадная, и с роем снежинок явилась Снегурочка — чудненькая девочка с голубыми распахнутыми глазками, в белой кудрявой шубке и с таким же кудрявым пудельком на цепочке. Настина сверстница.
— А мы едем в Елово, в Дом творчества! — вдруг сказала Настя, и та, не найдя, что ответить, скрылась в лифте.
Вышли из электрички в совершенно другую жизнь! Розовый снег, хруст шагов. Снежинка, падая с ели, успевает повернуться и сверкнуть красным — синим — зеленым.
За концом платформы — наша Кавалерийская улица, но ходят по ней не кавалеристы, а писатели. Рядом вообще улица Танкистов! Честь им и слава, однако танки в этом раю ни к чему! Ну пусть еще проскачет кавалерист время от времени, мы не против, но не более того! Шутили про это с Настей, пока шли. Волновался. Сначала один тут жил без забот, потом с Нонной, уже с заботами, теперь — с дитем. Шли по аллее. Деревья, соединенные поверху льдом, образовали сияющую арку, торжественный вход. С кем я тут только не ходил… но — в прошлом.
— Стой, батя! Разогнался! — донесся до меня сзади голос Насти.
Ах да! Тормознул. Девчата, смеясь, догнали меня. Обе разрумянились. Жизнь полегчала. А это еще только начало отдыха!
Калитка нижней частью утопала в снегу. Это проблема для нездешних, а мы знаем что как: поднял калитку, сдернул с ржавых петель, переставил в распахнутое положение, в тот же снег, но в другое место, и мы прошли. Потом так же переставил ее обратно. Знать надо!