— Ну ладно, твое высочество. Что там за секрет?
Алек повернул лицо к гаснущему небу, глядя туда, где в полусотне миль отсюда находилась разрушенная машина Теслы.
— Знаешь, — сказал он просто, — Теслу убили не германцы. А я.
Прошла секунда, прежде чем смысл этих слов дошел до Дэрин.
— Это не то, что я… — начала она как бы по инерции. — Э-гм.
— Иного пути остановить его не было. — Алек посмотрел вниз, себе на руки. — Я убил Теслу его собственной тростью.
Дэрин подошла ближе и взяла Алека за руку. Вид у него был такой же печальный, как тогда, в первый день на борту «Левиафана», когда он еще находился под гнетом неотвязных мыслей о смерти родителей.
— Я сожалею, Алек.
— Когда я помогал Тесле, то не сталкивался с правдой, что же на самом деле являет собой его «Голиаф». — Он пристально смотрел ей в глаза. — А когда германцы ворвались на берег, все пошло как-то очень быстро, кувырком. И вот, вижу, он уже стоит, абсолютно готовый разрушить город… А я не мог ему этого позволить.
— Ты поступил правильно, Алек.
— Я убил безоружного человека! — воскликнул он, а затем потряс головой. — Хотя Фольгер не устает повторять, что назвать его безоружным нельзя. «Голиаф» ведь, в конце концов, тоже оружие.
— Ну, а то, — сказал Бовриль.
Дэрин поежилась, сознавая, насколько права была доктор Барлоу. Насчет метеора Алеку сейчас просто нельзя говорить. Он не должен знать, что убил человека ради уничтожения оружия, которое не работает.
Но она же обещала и то, что больше не будет держать от него секретов…
— Идея солгать пришла Фольгеру, — продолжал Алек. — Мы рассказали правду насчет остановки «Голиафа», так как спасение Берлина делало меня героем в глазах наций жестянщиков. Но мы ни в коем случае не можем сказать, каким образом я это осуществил.
— Да, и он прав! — Дэрин взяла обе его руки в свои, вспоминая подозрения, озвученные Аделой Роджерс. — Никому не рассказывай, что ты убил его, Алек. Они подумают, что ты был в сговоре с германцами, и всю вину за продолжение войны свалят на тебя!
Он кивнул:
— Но я должен был сказать тебе, Дэрин. Потому что мы обещали больше не хранить друг от друга секретов.
Она страдальчески закрыла глаза:
— Ох, дурачина ты, принц.
Теперь никакого выхода уже не было.
— Отрицать этого в полной мере не могу. — Алек смотрел на свои выходные туфли, немного исцарапанные тросами. — Я думал, что мое предначертание — остановить эту войну, и в конечном итоге я должен был лишь чуть посторониться, отойти на шаг, и она сейчас была бы уже закончена. Но вместо этого я позволил ее продолжить. Так что отныне вся вина за это лежит на мне.
— Нет, это не так! — выкрикнула Дэрин. — Ни сейчас, ни когда-либо. И ты все равно не мог ее остановить, потому что машина Теслы не работала!
Алек по-детски моргнул. Он отошел на шаг, но Дэрин его остановила, крепко схватив за руки.
— Метеорно, — хихикнув, сказал Бовриль.
— Помнишь тот мой кусочек от камня Теслы? — спросила Дэрин. — Так вот, доктор Барлоу послала его какой-то ученой шишке в Лондон, и тот установил, что это частица метеора. Ты же знаешь, что это такое?
— Падающая звезда? — растерянно переспросил Алек. — Собственно, так я и предполагал: это был лишь научный образец.
— Да не было это никакой упавшей звездой! — Дэрин силилась вспомнить все, что слышала от доктора Барлоу. — То, что нашел Тесла, — это лишь крохотный кусочек, а сама эта штука была громадная — может статься, не одну милю в поперечнике. И шла она на такой жуткой скорости, что взорвалась, когда попала в атмосферу. Вот что посшибало те деревья, а не какая-нибудь жестянщицкая халабуда! Так что Тунгуска была лишь случайным совпадением, а Тесла как тот петушок возомнил, что благодаря ему наступает рассвет!
Алек молчал и смотрел, сверкая глазами:
— Но тогда зачем он пытался сделать выстрел из «Голиафа»?
— Потому что он сумасшедший, Алек! Полностью свихнувшийся на желании остановить войну! («Прямо как ты», — напрашивалось на язык).
— И доктор Барлоу это подтверждает?
— Полностью. Поэтому не твоя вина, что война все еще продолжается. Она бы и так шла, год, язви ее, за годом, что бы ты ни делал. — Она обхватила его руками и прижала, притиснула к себе. — Но ты этого не знал!
Алек, застыв, неподвижно стоял в ее объятиях. Наконец он ее легонько отстранил и прошептал:
— Я бы все равно это сделал.
— Ты про что? — вздрогнув, спросила она.
— Я бы убил его, чтобы спасти «Левиафан». Спасти тебя. — Он положил руки ей на плечи. — Это единственное, о чем я думал, когда наступил момент выбора — о том, что я не могу потерять тебя. Вот тогда я понял.
— Понял что?
Он подался вперед, чтобы ее поцеловать. Губы его были нежны и мягки, но при этом воспламеняли в ней страстное желание; то, что столь терпеливо ждало своего часа все те месяцы, когда этот мальчик впервые ступил на борт.
— А-а, — сказала она, когда он оторвался от нее, — вон оно что.
— Ешкин кот, — тихо сказал Бовриль.
— Когда мы были наверху под штормом, ты об этом… — начал было Алек. — В смысле, я правда сошел с ума?
— Пока нет.
Дэрин подтолкнула его ближе, и их губы снова слились в поцелуе.
Наконец она отступила на шаг и внимательно огляделась, на секунду встревожась, что их могут увидеть. Но ближайшие такелажники на хребте находились в ста с лишним метрах, вокруг водородной ищейки, обнаружившей прорыв в мембране.
— Немножко рискованно, правда? — спросил Алек, глядя в направлении ее взгляда.
Она молча кивнула, опасаясь, что одно неверное слово может все погубить. Алек что-то вынул из внутреннего кармана, и сердце Дэрин замерло при виде кожаного футлярчика — того самого, с папским эдиктом внутри. На какую-то нелепую, блаженную секунду она забыла, что Алек наследный принц, будущий император, а она так, простая грязь.
— Хитро, — сказал Бовриль.
— Еще бы. — Дэрин, отстранившись, потупила взгляд. — Мне-то грамотку о присвоении монаршего титула никто не пришлет. И принцесса из меня никакая, даже если бы сам папа римский сшил мне платье. Да, только диву даешься.
Алек задумчиво посмотрел на футлярчик:
— Да нет, все как раз очень просто.
От захлестнувшей надежды у Дэрин бешено заколотилось сердце, а ладони сжались в кулаки:
— Ты хочешь сказать, мы сможем держать это все в секрете? Ну да, конечно, придется как-то прятаться: я же как-никак таскаю брюки. А изворачиваться ты нынче, надо сказать, стал искуснее…