Неле Диана показалась интеллигентной женщиной, благожелательной и даже рассудительной – до тех пор, пока речь не заходила о магии и «чудесах». Судя по всему, диагноз поставлен правильно, и Диана пожизненно останется пациенткой «Синей Горки», с периодами ремиссии, во время которых она будет казаться абсолютно здоровым человеком. Без контроля, какой присутствует в клинике, больные перестают принимать лекарства, и болезнь возвращается. Медикаменты делают пациентов пассивными, они чувствуют усталость и отсутствие энергии, а потому решают, что уже «достаточно поправились», чтобы отказаться от пилюль. В этом-то и состоит их главная ошибка.
Лариса Овчинникова, в отличие от Дианы, пришла сама. Она жила вместе со взрослой дочерью и ее детьми и, что встречается крайне редко, осознавала, что больна. В ее истории болезни предыдущая врач пометила в выписке: «F 20. 04», что означало неполную ремиссию. Когда-то Лариса являлась ведущим сотрудником аналитического отдела комитета Государственной думы по региональной политике, но попала под сокращение – скорее всего, причиной явилось неадекватное поведение. Ее дочь сказала, что во время очередного обострения мать, едва услышав по телевизору выступление кого-нибудь из политиков или политаналитиков, начинала утверждать, что у нее украли идею, что она говорила и писала об этом еще десять лет назад, и в подтверждение собственных слов кидалась к полкам с бумагами в поисках доказательств. Тогда-то и начиналось «самое страшное». Беспрерывно бормоча проклятия и ругательства себе под нос, Овчинникова переворачивала квартиру вверх дном. Не найдя желаемого, она начинала обвинять домашних в том, что они намеренно уничтожили «доказательства», и устраивала истерику. Потом она просила прощения, но через короткое время все начиналось по новой. А еще Лариса беспрерывно писала в различные инстанции по поводу всевозможных «нарушений»: не там поставили машину соседи, плохо убирается двор, дети слишком громко шумят на детской площадке, в мусоропроводе застревает мусор, по телевизору чересчур много передач с сексуальным подтекстом и так далее. Каждый день мать ходила на почту, отправляя кипы писем, и злилась, получая отписки или вовсе оставаясь без ответа. В последнее время дочь, устав от материнских эскапад и жалеючи собственных детей-подростков, вынужденных жить под одной крышей с тяжелобольным человеком, пригрозила матери отселением. Лариса испугалась, что, оставшись одна в квартире, лишится семьи, ведь дочь и внуки вряд ли захотят часто ее навещать и только вздохнут с облегчением, избавившись от беспокойной родственницы.
…В начале третьего решила выйти покурить на крыльцо. «Синяя Горка» располагалась в живописном месте. Окруженная со всех сторон холмами, она примостилась на самом высоком из них, представляя собой отличный наблюдательный пункт: окрестности просматривались как на ладони. С наслаждением затянувшись, Неля облокотилась о витые чугунные перила.
– Ай-ай-ай, доктор, а как же всеобщая борьба с курением? – услышала она голос за спиной и обернулась. Перед ней стоял Георгий Назаренко, или просто Гоша, врач в «Синей Горке». Он был примерно возраста Нели, поэтому и стал одним из первых, с кем она познакомилась.
– Я практически на улице, – возразила Неля. – По-моему, никому не мешает?
– Мне – уж точно нет, – усмехнулся Гоша и тоже вытащил пачку сигарет. – Значит, ты у нас теперь героиня?
– Ордена мне пока не дали.
– Дадут, дадут, – ухмыльнулся он. – Догонят – и еще дадут! Ты особо уши-то не развешивай: Ракитин – мужик непростой, он только мягко стелет… Чем меньше ему на глаза попадаешься, тем лучше себя чувствуешь – поверь человеку с опытом.
– Ты давно здесь? – поинтересовалась Неля.
– Пять лет.
– И как оно?
– Ну, как видишь, пока не уволился, – широко улыбнулся Гоша, показав большие и желтые, как у молодого коня, зубы. – Тут неплохо, если поменьше сталкиваться с начальством. Тихо, спокойно, не то что в городе!
– Все хочу спросить, почему лечебница называется «Синей Горкой»?
– Говорят, если летом встать ни свет ни заря, часов в пять, и поймать первые лучи восходящего солнца, то вон те холмы, – он махнул рукой, указывая направление, – окрашиваются в голубой цвет. Но я, как ты понимаешь, так рано не поднимаюсь!
– А что здесь было до клиники? Здание-то вроде старинное.
– Верно. До войны тут располагалась государственная дача какого-то генерала. Вокруг леса до сих пор сохранились, а в те времена он возил сюда «нужных» людей на охоту и рыбалку. Потом его осудили за злоупотребления, дачу оттяпали, и сюда въехала наша психушка… А до революции, поговаривают, здесь жила в изоляции жена одного помещика.
– В изоляции?
– Она, кажись, была не в своем уме. Муженек поселил ее тут под присмотром слуг. Местные рассказывают, что женщина, одетая в черное, до сих пор бродит в парке в сумерках.
– А почему в черное?
– Потому что она посчитала себя вдовой, когда муж от нее отказался. Так что, как видишь, наследственность у «Синей Горки» самая что ни на есть подходящая!
– И что с ней сталось, с женой помещика?
– Понятия не имею. А что?
– Больно уж история романтическая… А что ты знаешь о пациенте по имени Александр Незнанов?
– А что с ним?
– Это ты мне скажи.
– Больной как больной… Он вообще-то Ракитинский пациент, в наблюдательной палате лежит. Поэтому я тебе искренне советую не совать нос: главный не любит, когда кто-то интересуется его вотчиной!
– Да что здесь такого?
– Ну, ты как знаешь – я тебя предупредил.
С этими словами Гоша загасил сигарету о перила, на которых в этом месте уже образовался нестираемый серый налет (видимо, за пять лет пребывания в «Горке» Гоша поступал так каждый раз), и удалился. Неля осталась на крыльце, не понимая, с чего это Назаренко неожиданно скомкал разговор.
* * *
Неля не знала, радоваться ей или огорчаться. Она до сих пор не выяснила ничего, о чем просил дядя Илья, зато в «Синей Горке» к ней неожиданно вернулось утерянное вдохновение, и она вновь взялась за заброшенную диссертацию. На Нелин критический взгляд, ей не хватало достоверности. Требовалось больше «клиники», а в тех условиях, в которых она работала раньше, это не представлялось возможным. При соответствующей поддержке со стороны некоторых членов ученого совета, которую легко могли обеспечить дядя Илья и ее подруга Валя, ученый секретарь, и такая диссертация прошла бы на ура. Но Неле не хотелось пользоваться привилегиями. Как и предсказывал Ракитин, в двух новых пациентках Неля нашла то, чего ей недоставало.
Все шло необыкновенно удачно, но ее беспокоила одна мысль – о пациенте, лицо которого показалось ей странно знакомым. Она все спрашивала себя, как такое возможно: в кругу ее общения там, «на воле», не было никого, кто страдал бы психическими заболеваниями. И все же что-то не давало ей отвлечься от размышлений об Александре Незнанове. В конце недели Анюта потихоньку всунула ей в руку белый конверт.