— Вот завтра вы мне его и покажете.
— Как… ты че… Нам жить не надоело!
— А вам ничего и не угрожает, — усмехнулся Халов. — Кроме меня. Значит, так. Слушайте и запоминайте. Я карту памяти забираю до утра… Тихо! — рявкнул Халов, видя, как парни заволновались. — Я сказал, до утра! Утром ты, Денис, идешь на место встречи, встречаешься с Ханой. Я на него смотрю, потом отдаю Кириллу карту и только тогда отправляюсь к тебе. Вы перед уголовником чистые. Если про меня проболтаетесь, то я ему проболтаюсь, что вы мне все рассказали. И копии ваших съемок предъявлю. Вы молчите, и вы в безопасности.
— Ни хрена себе условия.
— А вы думали! Ввязались в грязные игры, так терпите. Это называется попасться на крючок. С моего крючка не соскакивают. Бывает, что сваливаются мертвыми, но чтобы соскочить… такого еще не было.
Халов вернулся в дом, где Веня Волохов не находил себе места. Александр вошел, широко улыбнулся, но по нему было видно, что он находится в состоянии глубокой задумчивости. По коммуникатору он давно передал напарнику, что тревога ложная, что никакого снайпера нет. И сейчас он должен бы радоваться.
— Ну ты чего? — не вытерпел Веня.
Халов посмотрел на него задумчиво и рассказа в подробностях всю встречу с «фотографами». И о том, что изъял у них карту памяти фотоаппарата до завтрашнего утра, и о том, что хочет посмотреть на заказчика.
— Черт его знает, Веня, — пожал Халов плечами. — Понимаешь, подход у меня такой еще со времен службы в спецназе остался. Если уж разбираться, то разбираться до конца. Твой профиль, не твой профиль, епархия это полиции или ФСБ. Но раз это тебе встретилось на пути, то ты должен быть в курсе, потому что это тебе может встретиться еще раз, и ты должен уже знать, что это за хрень. Помню, как-то в горах мы наткнулись на схрон…
— Стой, Саня, — перебил напарника Веня, — это все я понял. А ты уверен, что «фотографы» тебя просто не развели? Наболтали про авторитетов, чтобы запугать, а сами просто поставляют фотки в глянцевые мужские журналы. Или сами с девчонок деньги трясут.
— Не думаю, — улыбнулся Халов. — Раньше умел убеждать, думаю, что и сейчас не разучился. Война, она психологии хорошо учит. Это на гражданке здесь психологией считают… Ну а там ты четко должен понимать, какой психотип человека, как в смертельной ситуации он себя поведет. И когда ты на него через оптику смотришь, и когда он на тебя.
— Да? — рассмеялся Веня. — А на гражданке психология другая?
— Знаешь анекдот про психолога? — вдруг привычно расплылся в улыбке Халов. — Психолог — это человек, который наблюдает за реакцией мужчин, когда в комнату входит красивая женщина. Или еще! Настоящий психолог должен убедить рожденного ползать не в том, что он летать не может, а в том, что он летать и не должен.
— Ладно, докладывай Борисову, а то он уже извелся.
Борисов выслушал доклад, не выразив ни одобрения, ни порицания. Он просто добавил, что пришлет на помощь Моргунова. Пусть тоже посмотрит, запомнит. Халов скопировал на компьютер фотографии с карты памяти под насмешки охранников и не стал ничего комментировать.
…Юля зашла в комнату, которую выделили Вене, без стука и остановилась, прижавшись щекой к косяку. Веня просматривал новости в Интернете и сделал вид, что не слышит прихода девушки. Однако обман не прошел.
— Перестань, я же знаю, что ты меня услышал, — тихо и совсем без агрессии сказала Юля.
Веня повернулся и решил, что улыбаться сейчас было бы глупо. Какая-то серьезная атмосфера царила в полумраке комнаты. И еще, впервые Юля обратилась к нему на «ты».
— Я бы предложил тебе войти, — сказал он, — только это ведь твой дом, а распоряжаться в чужом доме нельзя. Поэтому заходи без приглашения.
— Это ты мне сейчас тактично намекнул, что я вошла не постучав? Извини, я правда забылась. Просто, понимаешь, я сейчас в таких растрепанных чувствах. Все вокруг как-то накалилось, вся эта история, отец уехал… Глеб в больнице, и вы меня к нему не пускаете.
— Ты же знаешь, что пока это опасно. Когда…
— Я помню, — вздохнула девушка и вошла в комнату, — вы еще не разобрались в том, было это нападение или нет.
— И на кого оно было, — подсказал Веня. — Тебе грустно?
Юля не ответила, а просто по-девчоночьи кивнула. Веня встал, пододвинул к столу кресло и потянулся к выключателю светильника, но девушка остановила его.
— Не надо. Когда на душе погано, то лучше посидеть в темноте. Вроде как никто твоего лица не видит…
— И ты сама не видишь.
— Здорово сказал. Ты меня понимаешь… А ты правда физик?
— Правда. Я раньше работал в Центре нанобиомедицинских технологий.
— А почему ушел? Эта работа интереснее или…
— Или выгнали, ты хотела сказать? Нет, ты правильно определила. Скучно мне там стало. Не знаю, как тебе это объяснить. Просто наступил момент, когда передо мной был выбор. С одной стороны, всю жизнь корпеть над приборами, проводить опыты, писать статьи и диссертации. Они, конечно, нужны, но польза от них… Ни Ломоносовым, ни Ландау я себя не чувствую, поэтому польза сомнительная. Так, средненький ученый, разнорабочий науки. А здесь… Сюда меня взяли как раз из-за моих разносторонних способностей, здесь жизнь. И не потому, что опасности, приключения, схватки. Схваток и приключений, как ты видишь, маловато. Больше приходится ждать, но здесь я понимаю, что нужен. Ты вот пришла…
— Нашел смысл жизни? Я вот тоже пытаюсь найти.
— А что для тебя в жизни главное? — осторожно спросил Веня.
— Как и для любой современной дурочки, — усмехнулась Юля, — чтобы ко мне прискакал принц на белом коне, чтобы меня любили сильнее всех на свете, чтобы все розы мира были к моим ногам.
— А если серьезно?
— А если серьезно, то не знаю. Пока меня ведет отец, пока я его слушаюсь, пока я иду по его пути. А нужно ли мне это, я не знаю.
— Семейный бизнес, серьезное дело. Разве это не достойный путь? Не разрушить созданное до тебя, а приумножить.
— Ты говоришь, как в старину в купеческих семьях говорили.
— Ты в старину жила в купеческих семьях? — пошутил Веня.
Юля тихо засмеялась в темноте. Потом замолчала и вздохнула.
— Понимаешь, в этой среде ты не перестаешь быть уязвимым. Это простому человеку, у которого, кроме холодильника «Атлант» в квартире и автомашины «Жигули» в гараже, ничего нет, беспокоиться не о чем. А у нас ты… да и что говорить, раз ты и твои парни сидят здесь, в Чите, и занимаются моими проблемами.
— Ты не хочешь такой жизни?
— Не знаю, я не о том. От достатка трудно отказаться, это если говорить честно. Но с другой стороны, я не знаю, как жить, когда приходится все время ждать с любой стороны подвоха, если не пули. Ты думаешь, что эта история самое неприятное в моей жизни? Если все остальное сложить в кучу, то оно перевесит чашу терпения. Любую. Моя на грани. Девчонки на курсе смотрят на меня, как на принцессу Забайкалья, мальчишки боятся подойти, злой шепот за спиной во время сессий. Которые, кстати, я сдаю сама, без дураков. Ну, а уж от женихов…