В детстве она обычно прижимала собачку к себе и заглядывала ей в глаза. Через мгновение открывался маленький мирок, чаще всего какой-то берег, и она изучала этот миниатюрный мир, пока не засыпала.
Но сейчас ей спать нельзя.
Эта поездка должна навсегда освободить ее.
Надо сжечь все мосты.
Она снова обнимает собачку. Тогда казалось, что никто не сможет ее обидеть, если только она будет молчать, подыгрывать, стараться быть ловчее. Как будто она верила, что победы достигаются уничтожением других.
Это было Его логикой, когда у него случались приступы.
– Папа, папа, папа, – бормочет она себе под нос, пытаясь лишить это понятие значения.
Вот Он сидит там внизу, в бане, и никто не осмелился покинуть Его. Кроме Виктории. Единственное, что Он привил ей, это желание сбежать. Он никогда не учил ее желанию остаться.
Бегство – прежде всего, думает она. Инстинкт самосохранения шел рука об руку с деструктивностью.
Воспоминания атакуют ее изнутри. Они жгут в горле. Боль причиняет все. Она не готова к этому потоку, к тому, что картинки из времени, о котором она не думала более двадцати лет, встанут перед ней с такой отчетливостью. Она понимает, что ей тогда следовало переживать куда больше, чем она переживала, но знает, что, пренебрежительно посмеиваясь, шла от события к событию. От унижения к унижению.
Она слышит, как он звучал, тот смех. Его звук усиливается и становится оглушительным. Она ходит, покачиваясь, взад и вперед по своей девичьей комнате. Что-то тихо бормочет. Кажется, будто голос просачивается из головы сквозь плотно сжатые губы, издавая звук спускающей велосипедной камеры.
Она закрывает уши руками, пытаясь отгородиться от звука маниакальности – того, что считала счастьем.
Человек, сидящий в бане, разрушил все, что могло бы быть, отчасти своими нездоровыми садистическими наклонностями, отчасти слезливой жалостью к самому себе.
София вынимает из сундучка конверт. Он помечен буквой “М” и содержит письмо и фотографию.
Письмо датировано девятым июля 1982 года. Писать Мартину явно помогали, но свое имя он вывел сам и сообщает, что у них солнечно и тепло и он почти каждый день купается. Дальше он нарисовал цветок и что-то вроде собачки.
Внизу подписано: РАУКЕН [84] И ЦВЕТОК-ПАУК.
На обратной стороне фотографии она читает, что снимок сделан на острове Форё летом 1982 года. На фотографии пятилетний Мартин стоит под яблоней. На руках он держит белого кролика, который, похоже, пытается вырваться. Мартин слегка склонил голову набок, улыбается и щурится на солнце.
Шнурки на ботинках у него развязаны, и он выглядит счастливым. Она легонько гладит пальцем лицо Мартина, думая о шнурках, которые он никак не мог научиться хорошо завязывать и поэтому все время спотыкался. Думает она и о его смехе, всегда вынуждавшем ее бросаться его обнимать.
София буквально растворяется в фотографии, в его глазах, его коже. Она по-прежнему помнит, как пахла его кожа после целого дня на солнце, после вечернего купания, утром, когда на щечке еще виднелись отпечатки подушки. Ей вспоминаются последние часы, проведенные вместе.
От обилия чувств ей становится дурно. Она встает с кровати и прокрадывается в прихожую, а оттуда в маленький туалет для гостей, которым родители никогда не пользуются. Осторожно повернув кран, она слышит журчание в трубах. В раковину льется ржавая вода, София складывает руки чашечкой и пьет. Теплая вода отдает железом, но дурнота проходит. В шкафчике над раковиной стоит стакан с зубными щетками, она споласкивает его, наливает себе странного цвета воды и возвращается обратно в свою комнату.
Снова садится на край кровати и закрывает глаза.
Скрещивает руки на груди, обнимая себя.
Картинки из воспоминаний становятся отчетливее, и дурнота снова дает о себе знать. София тянется за стаканом с мутной водой и отпивает большой глоток.
Возле кровати начинает шуметь в трубах вода. София рывком вскакивает на ноги и от резкого движения стакан выскальзывает из рук, падает на пол и разбивается.
Проклятье, думает она. Проклятье!
Затем она слышит на лестнице шаги.
Шаги. Эта тяжелая поступь хорошо ей знакома.
Сердце колотится с такой силой, что она почти не может дышать.
Это не я, думает она. Это ты.
Ей слышно, как Он гремит чем-то на кухне и открывает водопроводный кран. Потом кран закрывается, и шаги удаляются обратно в подвал.
У нее больше нет сил вспоминать, ей хочется только положить всему конец. Осталось лишь спуститься к ним и сделать то, ради чего она приехала.
Она выходит из комнаты и спускается на первый этаж, но перед дверью кухни останавливается. Заходит в кухню и осматривается.
Тут что-то изменилось.
Под мойкой, где раньше было пустое место, теперь стоит сверкающая посудомоечная машина. Сколько же часов она просидела там внутри, за занавеской, слушая разговоры взрослых?
Но кое-что другое, в точности как она предполагала, по-прежнему на месте.
Она подходит к холодильнику и видит изрядно пожелтевшую за почти тридцать лет газетную вырезку из “Упсала Нюа Тиднинг”.
ТРАГИЧЕСКИЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ: ДЕВЯТИЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК ОБНАРУЖЕН МЕРТВЫМ В ФЮРИСОН.
София смотрит на вырезку. Текст она знает наизусть, поскольку в течение нескольких лет ежедневно вновь и вновь перечитывала эту заметку. Ее вдруг охватывает неприятное чувство, отличное от того, которое она обычно испытывала перед заметкой раньше.
Чувство напоминает не скорбь, а нечто иное.
Как и прежде, ей приносит утешение читать о том, как девятилетний Мартин необъяснимым образом утонул в реке Фюрисон и что полиция не подозревает преступного умысла, а считает это трагическим несчастным случаем.
Она ощущает, как по телу распространяется спокойствие, а чувство вины медленно уходит.
Это был несчастный случай.
Только и всего.
ПРОШЛОЕ
Выйдя на мостки, она опускает руку в воду.
– Вроде не слишком холодно, – лжет она.
Но он не хочет подходить к ней.
– Здесь так странно пахнет, – говорит он. – И я замерзаю.
Она недовольно вздыхает. Ведь добраться сюда стоило им немалых усилий, и, в конце концов, изначально идея купаться принадлежала ему.
– Может, пойдем обратно? Тут плохо пахнет, и мне холодно.
Ее раздражает его нерешительность. Сперва ему надо на колесо обозрения, потом вдруг нет. Затем давай купаться, а теперь давай не будем.